"Вопрос доверия"

[Ferry]

Название: Вопрос доверия
Автор: Fly
Артер: alexandra bronte
Бета рисунков: egorowna
Жанр: drama
Рейтинг: PG
Персонажи: Эрик, Чарльз и все остальные
Размер: 15000 слов
Предупреждение: АУ
Дисклеймер: Все герои принадлежат Марвелу.
Саммари: Тринадцать мгновений осени 1962 г.
От авторов: В связи с непредвиденными обстоятельствами текст пока не бечен. Приношу свои извинения читателям. Как только отбеченный вариант текста будет готов, мы его перевыложим.
Артер выражает огромную благодарность свой бете за неоценимую помощь с рисунками и автору за возможность поработать с ним.

Он кричал: «Эрик, отпусти их!» – срывая голос, уже зная, что не поможет. Слишком много боли, переплавленной в гнев, потому что ни во что другое Эрик ее превращать не умел. А Чарльз, бездарь и тупица, не сумел, не успел научить. И правильных слов найти тоже не сумел.

Тяжелые ботинки вязли в белом песке, Эрик был на полголовы выше и килограммов на десять тяжелее, и, в отличие от Чарльза, умел драться. Но отчаяние и страх иногда стоят силы и ярости, а любая ненулевая вероятность может осуществиться в каком-нибудь из миров.

Острый угол шлема содрал кожу с пальцев, но поддался, и Чарльз подался за ним, сталкивая, сбрасывая, сбивая…

Над морем, совсем рядом, рвались ракеты, но почему-то казалось, что очень тихо. Он смотрел в застывшее лицо друга, в его лишенные выражения серые глаза и ничего не слышал. И что делать дальше – не знал.

Очень медленно и осторожно Чарльз сполз с широкой груди Эрика, на которой, оказывается, лежал, сел на пятки. Оглянулся. Мойра упала метрах в десяти от них, в странной, невозможной позе: зарывшись ладонью в песок и задрав одну согнутую в колене ногу. Рэйвен застыла с протянутой рукой, остальные – пригнувшись, словно бегуны на старте. Он что, вообще всех заморозил? Господи.

Чарльз попытался отпустить Эрика первым, раньше остальных – не получилось. Чарльз наверное испугался, если бы мог, что утратил контроль над своими способностями. Но, похоже, существовал некий предел, до которого способно нарастать чувство страха, и несколько минут назад Чарльз это предела уже достиг.

Внимание привлекла красная вспышка и, обернувшись, Чарльз обнаружил, что мутанты из команды Шоу ушли с пляжа. «Телепортировались», – услужливо подкинуло термин сознание. Вечно он не о том думает.

Но хотя бы тишина наконец закончилась. Неуклюжим крабом возилась в песке Мойра, тяжело ступая, шел Хэнк, за ним устало волочили ноги остальные. Тихо трещал забытый передатчик на разбитом самолете, шипели лениво наползающие на берег волны. Надо было что-то сказать, придумать, как успокоить детей, хотя какие они теперь, в самом деле, дети, после такого боя, но все равно – надо… Только вот Чарльз сейчас был способен думать исключительно о том, что скажет – и сделает – Эрик.

А Эрик молчал. Неторопливо поднялся на ноги – с координацией после заморозки у него, кажется, было получше, чем у остальных, – наклонился, зачем-то отряхивая штаны, выпрямился, глядя на неуверенно застывшие вдоль берега корабли… Снова нагнулся, поднял шлем, чиркнув им по песку. Полированная поверхность противно скрипнула. Чарльз непроизвольно поежился.

Снова лезть Эрику в голову было нельзя. Тем более, что надевать шлем тот явно не торопился: вертел его в руках, то ли разглядывая, то ли просто – механически, как авторучку или снятую с доски шахматную фигуру, думая о чем-то своем. Чарльз отдал бы пару пальцев, как минимум, чтобы узнать – о чем, не прибегая к телепатии.

– Эрик? – голос прозвучал хрипло и, на слух самого Чарльза, жалобно. «Ну скажи же мне, скажи! Назови предателем, идеалистом, идиотом, да хоть кем, только не молчи!»

– Чарльз, я попробую еще раз связаться с ЦРУ, они должны понять… – Мойра. Вовремя, как…

Чарльз никогда не был святым, чтобы себе не воображали окружающие. Он поднял пальцы к виску и заморозил агента Мактаггерт к чертовой матери. И совершенно случайно – правда, честно, случайно! – зацепил сознание Эрика, воспоминание, вдруг всплывшее у того в памяти.

Двое солдат в немецкой военной форме, с автоматами и в касках. Касках, сминающихся у них на головах, словно кусочки пластилина под детскими пальцами. Чарльз невольно сунулся глубже, совсем чуть-чуть, просто понять – к чему… И нарвался не на воспоминание уже, на фантазию. Наверное, так, хотя назвать порожденную сознанием Эрика картину этим легкомысленным словом не повернулся бы язык.

Эрик представлял себе, как надевает шлем, и он сжимается, собственной же волей Эрика сжимается – как те каски, ломая черепные кости, выдавливая мозг, словно желток из сырого яйца.

– Нет! – вырвалось у Чарльза помимо воли, на чистом рефлексе. И, кажется, там, в чужом разуме, – тоже.

Эрик вздрогнул и разжал руки, роняя шлем. «Да, герр доктор», – эхом памяти отозвалось его сознание, и Чарльза вынесло из него, словно ударом кулака.


– Профессор, – низкий, настойчивый голос Хэнка по сравнению с визгливыми нотами Мактаггерт звучал почти умиротворяющее. – Профессор, послушайте, нам надо как-то выбираться отсюда.

Да, действительно, надо. Может же быть и второй залп, а надежды на то, что Эрик сможет остановить ракеты еще раз, Чарльза, честно говоря, не испытывал. Пришлось отложить свои – и чужие – эмоции на «потом».

Он снова поднес пальцы к виску, освобождая Мойру и одновременно стирая ей воспоминания о последней заморозке. Получилось вроде нормально, она снова заговорила о необходимости связаться с ЦРУ, почти теми же словами, что и в первый раз. Чарльз нахмурился, пытаясь сформулировать – хотя бы для себя, если не для остальных, – почему ему кажется неправильной эта идея, когда в разговор неожиданно вмешался Эрик.

– Мисс Мактаггерт, что изменилось в условиях задачи после вашей предыдущей попытки договориться с ЦРУ?

Мойра поджала губы, глядя на него с явной неприязнью, но ответила:

– Они дали залп. Как вам прекрасно известно.

– Верно. А как вы полагаете, почему они это сделали?

– Потому что посчитали вас слишком опасным, – резко ответила Мойра, и Чарльз автоматически потянулся к ее сознанию – проверить, послышалось ему единственное число в ее фразе или нет.

Не послышалось. Этого еще не хватало.

– И вы полагаете, то, что я остановил залп, сделало меня с их точки зрения менее опасным? – спокойным, почти лекторским тоном продолжал допытываться Эрик.

– Разумеется, нет!

– Тогда что заставляет вас полагать, что ваша повторная попытка добиться понимания от начальства окажется более успешной, чем первая?

Мойра не нашлась с ответом, зато заговорила молчавшая до этого момента Рэйвен:

– Так что же нам делать? Чарльз, ты можешь… Я не знаю… Убедить капитана какого-нибудь корабля, чтобы он нас подобрал?

– Чтобы его тут же обстреляли остальные? – тут же отозвался Эрик. – Или наш профессор способен взять под контроль весь офицерский состав двух эскадр?

Он впервые после заморозки посмотрел Чарльзу в глаза, и тот, похолодев, понял, что вопрос отнюдь не риторический.

– Нет, – пробормотал он. – Конечно, нет.

– Ну и что вы предлагаете? – проворчал Хэнк.

– Это Куба, а не необитаемый остров, – пожал плечами Эрик. – Добраться до ближайшего населенного пункта, угнать машину или несколько лошадей, доехать до порта...

– Купить, – не удержавшись, поправил его Чарльз, хотя видит Бог, ради того, чтобы Эрик вышел из оцепенения, и в конокрады податься не жаль. – У меня есть с собой деньги.

– У меня тоже, – неохотно добавила Мактаггерт.

– Понятно, – с неожиданной грустью сказала Рэйвен, превращаясь в свою привычную белокурую версию. – А со Зверем что делать?

– Думаю, я сумею отводить от него глаза. И от тебя тоже, если хочешь, – поспешно добавил Чарльз.

– Не надо. Какая разница, как прятаться? – покачала головой его сестра и, развернувшись спиной к морю, направилась вглубь острова. За ней устало потянулись остальные.

В поместье было неуютно. Пусто и одиноко, как в детстве, еще до появления Рэйвен. Чарльз покрутил в ладонях чашку с горячим шоколадом и нахохлился. Рэйвен всегда любила шоколад, и он надеялся, что она посидит на кухне, пока Чарльз его варит, и, наконец, получится с ней поговорить. Отказалась, сказав, что не голодна. «Дурацкая отмазка», – как сама она говорила в детстве.

В результате Чарльз сидел на собственной кухне в полном одиночестве и вслушивался в царившую в доме тишину. А ведь вернулись почти все. Но вместо лихорадочного возбуждения и интенсивных тренировок докубинского периода гостями Чарльза овладела странная апатия. Да и им самим, пожалуй, тоже.


Там, на Кубе, они скитались по разбитым пыльным дорогам сначала на ветхом, кашляющем как старый туберкулезник, грузовичке, а потом, когда он заглох, просто пешком, и Чарльзу казалось, что все наладится и будет если не как прежде, то хотя бы нормально. Эрик со своим неизвестно где и как выученным, но достаточно беглым испанским вел их от одной нищей деревеньки к другой, отсекая любую возникающую опасность на подлете, Рэйвен мазала обгоревшего на солнце Шона густыми сливками, купленными по дороге у зажиточной, по местным меркам, хозяйки. Хэнк возился с непрерывно ломающимся грузовиком, пока тот не заглох окончательно, Чарльз отводил от глаза всем, кто попадался им на пути, из-за чего они дважды чуть не попали в аварию на почти пустой дороге. А в последний день, когда они уже шли пешком, и Мойра стерла ноги так, что Хэнку пришлось взять ее на закорки, Алекс поджарил корову. Целиком. Прямо на пастбище. Это было ужасно, на самом деле: несчастное животное сгорело заживо. Не говоря о том, что для его хозяев это наверняка стало серьезной потерей, а Чарльз не знал, как компенсировать им ущерб – корова бродила в полном одиночестве, и найти ее владельца не представлялось возможным… Наверное, в воспитательных целях надо было оставить ее дымиться на поле, чтобы не приучать детей к мародерству, но прежде чем Чарльз нашел правильные слова для объяснения своей точки зрения, Эрик уже начал разделывать тушу, а все остальные сгрудились вокруг него, с нетерпением ожидая своей порции. Чарльз вздохнул и решил, что это ощущение походного братства, общности и взаимовыручки, пусть даже возникшее в несколько сомнительных обстоятельствах, стоит того, чтобы закрыть глаза на гибель одного животного. Главное – во время остановиться. И не перестать видеть разницу между коровой и человеческими судьбами.

Дети ее пока, к счастью, видели четко – Чарльз осторожно прозондировал их сознание, пока они плыли в Мексику, прячась между тюков в пропахшем табаком трюме торгового судна, на борт которого им с большим трудом удалось попасть в Кайбарьене. Денег оказалось недостаточно, пришлось пускать в ход способности – тоже не слишком педагогично, но все-таки лучше так, чем позволить Эрику запугивать капитана и команду.

Хотя через несколько часов плавания Чарльз уже не был в этом уверен. На суше все, в самом деле, казалось почти нормальным, а вот в море… Может, конечно, дело в вынужденной неподвижности, нехватке света и свежего воздуха, ограниченное пространство вообще многие тяжело переносят, но настроение в их маленькой команде изменилось разительно. Причем ничего особенно плохого ребята не думали, Чарльз не удержался, проверил. Нормальное разочарование действиями правительства, ощущение брошенности, несколько уравновешенное еще не до конца выветрившейся радостью победы. В общем, ничего фатального, с чем нельзя было бы справиться в спокойной домашней обстановке. Мойра привычно крутила в голове возможные варианты своего отчета ЦРУ. Но пугали Чарльза не они, а Эрик.

Все семь часов, проведенных ими на судне, он просидел, опершись спиной на стопку ящиков с сигарами и глядя в одну точку на внутренней обшивке борта. Ничего в ней такого не было – Чарльз в какой-то момент не выдержал, сходил, проверил. На концентрации Эрика его перемещения не отразились. И это пугало больше всего. Может, стоило не перехватывать инициативу, а дать Эрику самому решить вопрос с транспортом? Убивать он, вроде, никого не собирался, ну, был бы пиратский захват…

Но ведь могли пострадать люди! Чарльз в расстройстве стукнул ладонью по ближайшему ящику, а потом минут пятнадцать шепотом успокаивал Мойру и обещал обсудить с ней планы дальнейшего взаимодействия с правительством, как только они окажутся в Штатах. Собственно, тогда же он и решил окончательно, что сотрет ей память, когда они туда доберутся, и она сможет беспрепятственно связаться со своим начальством.


– Это для ее же собственной безопасности, – объяснял Чарльз остальным на автозаправке в Техасе, первой после Ларедо, в котором они оставили Мойру. – Мы сейчас вне закона, а она сотрудник ЦРУ, она же может в тюрьму из-за нас попасть!

Парни кивали в ответ, но и без всякой телепатии было понятно, насколько им не по себе. По бесстрастному лицу Эрика невозможно было понять ничего. Но как бы Чарльз не боялся утратить контроль над ситуацией, лезть к другу в голову он боялся еще больше.

Чарльз привык натыкаться на самые неприятные и страшные воспоминания и мысли в чужих мозгах, да и воображением его природа не обделила. Пугало не то, что он мог увидеть в сознании Эрика, а собственная возможная реакция на увиденное. Чарльз не смог сдержаться там, на пляже, с шлемом. Выдал себя и явно травмировал друга еще сильнее. Никогда прежде такого не было, ни разу Чарльз так не терял контроль, и ничем, кроме необычайно глубокой эмоциональной вовлеченности, объяснить он это не мог. Конечно, он читал работы Селье и был осведомлен о влиянии стресса на организм, но действительно сильный стресс, пережитый на кубинском побережье, не помешал Чарльзу корректировать поведение Мойры и незаметно считывать побуждения остальных членов команды. А с Эриком – не получилось.

И нет никакой гарантии, что получится теперь. «Не навреди», – основной принцип медицины, который точно стоит отнести и к телепатии.


Поэтому Чарльз сидел сейчас над чашкой остывшего шоколада и не знал, как подступиться к замкнувшемуся в себе другу, спавшему двумя этажами выше. Впрочем, Чарльз даже не мог с уверенностью сказать, что тот действительно спит.

Но, по крайней мере, Эрик был у себя, а не у Рэйвен – его местонахождение Чарльз ощутить мог, не вторгаясь собственно в сознание, а спальня сестры находились в другом крыле. На самом деле Чарльз ни разу с того момента, как начал проверять – вскоре после возвращения из Мексики, – не засекал их друг у друга в комнатах, но перестать следить не мог. Все понимал: что они оба – взрослые и не связанные никакими обязательствами люди, что Эрику эмоциональная привязанность такого рода только на пользу, что Рэйвен нужен мужчина, как ни пошло это звучит… Все понимал. Но справиться с совершенно иррациональной обидой и ревностью – не мог.

И дернул же его черт в нарушение всех обещаний заглянуть к сестре в сознание! Но после Кубы она единственная немного общалась с Эриком, и Чарльз думал, может, она имеет хоть какое-то представление о том, что происходит у того в голове.

Ничего она не знала, конечно. Эрик выдавал ей точно такие же краткие ответы на прямые вопросы, как и Чарльзу, и просто игнорировал ее присутствие все остальное время. Но зато, копаясь в воспоминаниях Рэйвен об Эрике, Чарльз наткнулся на сцену их близости, и та уже неделю не давала ему покоя и заставляла постыднейшим образом шпионить за двумя самыми близкими ему людьми.

Апатия и безделье для Чарльза, да и для остальных тоже, закончились одновременно – полуночным появлением Азазеля на пороге поместья. Первым его заметила сидевшая на подоконнике своей спальни Рэйвен, а через секунду от ее дикого крика проснулся весь дом. Чарльз со страху даже сунулся к ней в мозг – понять, что вызвало такой звериный ужас, – и с изумлением обнаружил, что она вовсе не испугана. Просто посчитала подобную реакцию наиболее эффективным способом сообщить всем о произошедшем. И, оглядывая обитателей дома, за считанные секунды собравшихся в холле на первом этаже, не совсем одетых, но явно готовых к бою, Чарльз был вынужден согласиться с ее оценкой. А так же отметить на будущее необходимость разработки для поместья какой-нибудь системы оповещения об опасности, типа сирены.

– Fliegeralarm1, – пробормотал негромко Эрик, и Чарльз, опознав вторую часть слова и додумав первую, невольно обрадовался сходному образу их мыслей.

Хэнк распахнул входную дверь, Алекс, успевший натянуть свой старый жилет с «прицелом», чуть развел руки, готовый атаковать.

– Подожди, – кажется, Чарльз и Рэйвен сказали это одновременно.

На руках у шагнувшего через порог Азазеля было человеческое тело. Это первое, что подумал Чарльз, и только потом понял, что тело – женское, почти обнаженное, с густыми светлыми волосами, на висках перепачканными чем-то бурым. Эмма Фрост.

– Она еще жива, – с резким акцентом произнес Азазель и уставился на них выжидательно.

– Что с ней? – с состраданием в голосе спросила Рэйвен, подходя ближе.

– Ожоги от электродов, следы иньекций, ссадины от фиксаторов на висках, плечах, запястьях, – Эрик скользнул взглядом по бессильно свисающим ногам Фрост, – и коленях. Опыты ставили. Смотрели реакцию на электрический ток и какие-то препараты. Стандартная схема Шмидта.

– Господи…

Чарльз не понял, кто это сказал. Возможно, он сам.

– У тебя противошоковые препараты есть? – Эрик обернулся к Хэнку.

– Да, трамадол. Новейшее средство, очень эффективное.

– Пошли, – скомандовал Эрик, вероятно, Хэнку и Азазелю, но потянулись за ним в лабораторию все.


Трамадол, капельница с глюкозой, кордиамин… Чарльз впервые пожалел о том, что в университете всерьез изучал только генетику, ограничившись по физиологии общим курсом. Оставалось полагаться на знания Хэнка, который врачом тоже не был.

– Давление вроде бы стабилизировалось, пульс еще низкий, но не критично, – тонкое запястье Фрост в мощной синей лапе Хэнка казалось кукольным. Барби, сломанная злыми мальчишками.

– Она выживет? – эмоций в голосе Азазеля было не больше, чем в скрипе несмазанной двери, но Чарльз чувствовал, что тот на самом деле волнуется.

– Не знаю, – Хэнк обернулся, потом отвел глаза. – Она должна была бы уже прийти в себя, будь дело только в болевом шоке.

– Препараты?

– Скорее всего. Я взял кровь на анализ, попытаюсь определить, что ей кололи… Но на это уйдет какое-то время.

– Какое?

– Несколько часов, может быть – сутки.

– Хорошо.

– Подожди! – Чарльз, слегка мониторивший сознание пришельца, понял, что тот сейчас исчезнет, и быстро предложил: – Ты можешь остаться. Все вы можете. Здесь вы будете в безопасности.

Азазель смерил его взглядом.

– Нам не нужна защита.

– У Энджел уже зажило крыло? – Чарльз невольно покосился на Шона, все еще носившего руку на перевязи, и пропустил момент, когда вместо краснолицего мутанта остались быстро рассеивающиеся завихрения красного то ли дыма, то ли... Эх, исследовать бы его способность к телепортации! Чарльз расстроено вздохнул, и вдруг услышал:

– Не дави.

– Что? – он недоумевающее обернулся к Рэйвен, и та с готовностью пояснила.

– Ты сделал предложение, дай им время его обдумать. Не дави.

– Да. Конечно. Сообщи мне, – обратился он уже к Хэнку, – если будут какие-то изменения.

Тот кивнул, Чарльз старательно улыбнулся всем присутствующим и вышел. Было такое ощущение, словно ему только что прилюдно и с общего одобрения съездили по физиономии.


Эмма пришла в себя под утро. Усталый Хэнк заглянул к Чарльзу, пробудил его от неглубокого беспокойного сна и сообщил, что жизни их новой постоялицы ничего не угрожает, а он, Хэнк, с чистой совестью идет спать.

– Ты что, оставил ее одну? – всполошился Чарльз, натягивая халат.

– Нет, с ней Рэйвен. Она всю ночь провела в лаборатории, ей бы тоже поспать…

– Да-да, конечно. Я ее сменю.

– Слава Богу, – прошелестела вместо приветствия Фрост, когда он вошел. – А то я уже думала, у меня что-то со зрением.

Она явно была еще очень слаба, но взгляд казался цепким и ясным, как прежде. Чарльз в душе выдохнул с облегчением: ни какие травмы не пугали его так, как возможность утраты личности. А уж представить себе безумного мутанта-телепата…

– Почему вы так думали? – спросил он доброжелательно.

– Ну как же: все вокруг было такое синее, – улыбнулась бывшая «белая королева», и сочувствия к ней у Чарльза сразу поубавилось. И не только у него:

– Все, я спать, разбирайся с ней сам, – бросила ему Рэйвен вместе с белым халатом и ушла.

– Зачем вы так? – Чарльз присел на оставленный ей стул возле постели больной.

– Не люблю жалости. Унижает.

– Это не так. Унижает жалость, смешенная с презрением, а сочувствие…

– Не сосуществует с уважением.

– Вы не правы, – мягко возразил Чарльз. Его беспокоило тревожное выражение, все отчетливее проступавшее на лице Фрост. Глубоко вторгаться в ее сознание он не хотел, это было бы как минимум невежливо, но и поверхностное сканирование показывало, что ее что-то сильно беспокоит, причем чем дальше, тем сильнее.

– Эмма… Вы позволите называть вас так? – он дождался утвердительного движения ресниц и спросил: – Вы хорошо себя чувствуете?

– С учетом всех обстоятельств – неплохо. – Эмма облизала губы, скорее нервно, чем от того, что они пересохли, но он поспешил предложить ей воды. Страх – чрезвычайно неконструктивное чувство, и Чарльз хотел избавить девушку от него как можно скорее. И как только она напилась, осторожно спросил: – Но ведь что-то не так?

– Вы… – бледный язык вновь скользнул по изящной верхней губе, и Эмма, наконец, решилась: – Вы блокируете меня?

– Вы имеете ввиду? – Чарльз вопросительно поднес руку к виску.

– Да.

– Я закрываю свое сознание, да. Вероятно, это не слишком вежливо, но, учитывая обстоятельства нашего с вами знакомства…

– А остальных, – перебила его Эмма, с усилием приподнимаясь на постели. – Остальных вы тоже закрываете?

– Нет, – медленно произнес Чарльз, ощущая, как по спине расползается неприятный холодок. – Только себя.

Несколько мгновений она сверлила его взглядом, потом уронила голову на подушку.

– Скажите Зверю, чтобы он как следует покопался в моей крови. Он найдет в ней соединение, подавляющее наши способности.

– Он поищет, – заверил ее Чарльз. – Он уже начал делать анализы и продолжит, когда немного отдохнет. Хэнк очень хороший биохимик, он обязательно разберется, в чем дело, и как можно нейтрализовать этот препарат. Хотя, я уверен, что в этом не будет необходимости – наверняка он обладает только временным действием. Тем, кто его разрабатывал, просто невыгодно постоянное, вы же понимаете, – Чарльз прекрасно осозновал, что несет чушь, но остановиться не мог. Ему было страшно.

– Да, конечно, – глухо ответила Эмма и закрыла глаза, давая понять, что разговор окончен.

К вечеру стало ясно, что изменения, произошедшие с Фрост – скорее всего постоянные. Какая-то надежда еще оставалась, конечно, но призрачная. Хэнку не удалось обнаружить во взятых образцах крови веществ, позволяющих хотя бы предположить, что они способны блокировать проявление мутации.

– Это значит, что препарат полностью метаболизировался уже к тому моменту, когда Азазель принес Эмму к нам. Соответственно, и действие его должно было закончиться, будь оно временным, – взгляд у Хэнка был виноватый. – Раз этого не произошло…

– Значит, препарат вызвал необратимые изменения в организме, – заключил Чарльз.

– В нервной системе, скорее всего, – кивнул Хэнк. – Фрост я еще не говорил. Сказать?

– Не надо, я сам.


Эмма встретила его в своем алмазном обличье.

– Прошло? Способности вернулись? – обрадовался было Чарльз, но сверкающая фигура покачала головой в ответ.

– Только к трансформации, – произнесла Эмма, возвращая себе привычный вид.

– Мысли читать она по-прежнему не может, – пояснила сидевшая в ногах кровати Рэйвен.

Не смотря на язвительность Эммы, девушки, похоже, поладили. По крайней мере, большую часть времени за больной присматривала именно Рэйвен, мотивируя это тем, что ни Алексу, ни Шону этого доверить нельзя, а у остальных и так дел хватает. Но Чарльз полагал, что на самом деле ей просто не хватало подруги. Вообще, близкого человека. С Хэнком у Рэйвен не заладилось, с Эриком, похоже, тоже, а Чарльза она последнее время почему-то избегала. Он все порывался поговорить с ней, выяснить – почему, но пока как-то не складывалось.

– Что говорит Зверь? – спросила Эмма. – Он закончил анализы?

– Да, – вздохнул Чарльз и пересказал ей максимально смягченный вариант заключения, сделанного Хэнком.

– Понятно. Что ж, это делает вас уникальным, поздравляю, – Эмма холодно улыбнулась, но Чарльз, даже не сканируя, ощущал охватившее ее отчаяние.

– Ты все-таки можешь превращаться, это уже не мало, – попыталась утешить ее Рэйвен.

– О, да. Мы с тобой могли бы составить неплохой дуэт. Но вот незадача – ваш босс в бойцах не нуждается.

– Я не босс, – запротестовал Чарльз и получил еще одну ледяную улыбку в ответ.

– Боюсь, все остальные в этом доме с вами не согласятся, профессор.

Чарльз взглянул на Рэйвен, та отвела глаза. Он пошел искать Эрика. «Необходимость решать возникающие проблемы явно действует на него положительно», – уверял себя Чарльз, стараясь не думать о том, что просто нуждается в дружеской поддержке.


Эрик обнаружился на кухне – сидел с отсутствующим видом на табурете у барной стойки и механически жевал сэндвич с холодной говядиной. Чарльз уже не первый раз замечал, что после возвращения с Кубы Эрик почти всегда ел в одиночестве: то ли остальные разбредались с кухни, когда он приходил, то ли он сам их избегал. Чарльз тоже отрезал себе кусок мяса, нашел в холодильнике остатки салата и устроился с тарелкой за столом, пытаясь придумать, как лучше начать разговор. Эрик подозвал к себе металлический чайник с плиты, наполнил вторую кружку и молча поставил ее перед Чарльзом.

Кажется, это было самое тесное их взаимодействие за последнюю неделю.

– Спасибо, – Чарльз чуть помедлил, подбирая слова. – Эрик, скажи… Ребята что, действительно, считают меня боссом?

– Фрост? – Эрик приподнял вопросительно брови, взгляд у него вроде бы слегка повеселел.

– Да.

– В наблюдательности ей не откажешь. Что Хэнк говорит, вернутся к ней способности?

– Что значит «не откажешь»? Ты что, с ней согласен? – это было так неожиданно и так обидно, что Чарльз даже не среагировал на заданный вопрос.

– Тебе не нравится слово? Ну, замени его на «руководитель», – Эрик отхлебнул из кружки и повторил: – Так что там с Фрост?

Большой разницы между «боссом» и «руководителем» Чарльз не видел, и то, что Эрик был согласен с этим определением, ранило. Не то, чтобы Чарльз бежал от ответственности, но жесткая иерархическая структура всегда ему претила. Академические демократия и вольница были не последним фактором, побудившим его выбрать для себя именно эту сферу деятельности. Третьим, пожалуй: после любопытства и наивного – Чарльз прекрасно отдавал себе в этом отчет, – желания изменить мир к лучшему.

Но затевать с Эриком дискуссию на эту тему сейчас явно не стоило. А если совсем честно, то просто было страшно. Пусть не все время, но в какие-то моменты после возвращения в поместье Чарльз отчетливо ощущал, что стоит дать Эрику малейший повод для разрыва, и тот уйдет, не оглядываясь. Так что Чарльз, по возможности, старался избегать конфронтации там, где ее можно избежать. Здесь – было можно, и он предпочел ответить только на второй из заданных Эриком вопросов.

– К ней вернулась способность трансформироваться.

– А телепатия?

Чарльз покачал головой.

– Хэнк определил, чем это вызвано?

– Нет. И он считает, что эта способность заблокирована у нее навсегда.

Эрик резко поднялся, прошелся по кухне, как тигр по клетке. Обернулся к Чарльзу:

– И ты все еще считаешь, что был прав?

Чарльз аккуратно отодвинул тарелку. Этого разговора он боялся еще с путешествия по Кубе. Но откладывать его дальше было невозможно. Та самая конфронтация, которой не избежать.

– Эрик, нельзя заставлять тысячи ни в чем неповинных людей отвечать за преступления, совершенные кучкой мерзавцев.

– Нельзя?

– Нельзя, – упрямо повторил Чарльз. Как это еще можно объяснить, он не знал. Труднее всего объяснять очевидное.

Эрик помолчал, потом спросил вкрадчиво:

– А что можно, Чарльз? Ждать, пока нас переловят, посадят в клетки, как белых крыс, и будут проводить на нас эксперименты? – последнее слово прозвучало ругательством.

– Конечно, нет!

– Тогда что?

– Я не знаю, – тихо сказал Чарльз. – Наверное, нам нужно организовать какой-то отряд самообороны. Восстановить Церебро, находить других мутантов, предоставлять им убежище…

– И отсиживаться за стенами твоего поместья, пока нас не вычислят? Знаешь, куда ведет этот путь?

Чарльз был уверен в том, что знать этого – того, что представлял себе Эрик, – он не хочет, но все-таки спросил, понимая, что тому необходимо, наконец, выговориться:

– Куда?

– В газовую камеру!

– Перестань. США – не нацистская Германия…

– Фрост это скажи.

Лишение способностей, все-таки, не физическое уничтожение, но это, безусловно, не аргумент. Чарльз вздохнул:

– Все равно, война – это не выход.

– Война, – Эрик оперся ладонями о столешницу, наклонился к нему и произнес с бесконечной убежденностью, – это единственный способ выжить. Ты же знаешь историю, Чарльз. Народ, не способный себя защитить с оружием в руках, исчезает с лица земли.

– Но ты предлагаешь не защиту, друг мой, а нападение.

– Одно без другого не бывает, – Эрик пожал плечами и снова сел к столу.

Чарльз немного расслабился: все-таки, когда над тобой так нависают, пусть даже лучший друг, это… угнетает.

– Почему же не бывает? Можно остановить ракеты, но не посылать их назад. Можно защищать мутантов, но не пытаться уничтожить людей.

– Чарльз, – Эрик смотрел на него со странной задумчивостью, – ты вообще войну помнишь?

Это было неожиданно.

– Я тогда в Штатах был, – растерянно ответил Чарльз, – ты же знаешь. Только радио… Кинохроника…

– Это понятно. Но ты помнишь, что города с мирным населением бомбили не только немцы? Англичане, американцы – тоже?

– Да, конечно. Но я не понимаю, что ты хочешь этим доказать? Что войны без жертв не бывает? Я это знаю. Потому и не хочу – войны.

– А в клетку – хочешь? Третьего не дано, Чарльз.

– Значит, нужно его создать. Третье.

– Идеалист, – покачал головой Эрик. – И как ты собираешься его создавать?

– Еще не знаю, – честно сказал Чарльз. – Но я надеялся, что вместе мы что-нибудь придумаем.

– Идеалист, – устало повторил Эрик.

По крайней мере, он не сказал «нет». А значит, оставался шанс убедить. Если только…

– Ты ведь не уйдешь? – решился, наконец, озвучить свой страх Чарльз. – Поможешь со школой?

– Школой? – в голосе Эрика прозвучало искреннее удивление, и Чарльз сообразил, что еще не говорил ему об этой идее.

– Понимаешь, я подумал, что большинство мутантов, которых я видел через Церебро, были возраста Шона с Алексом или еще моложе. И если собирать их здесь, чтобы защитить и научить адекватно использовать способности, адаптировать к жизни в обществе… То это и получится школа.

– Скажи уж лучше – детский сад, – проворчал Эрик.

– Пусть так, – улыбнулся Чарльз. – «Детский сад Леншера и Ксавье» – что скажешь?

– Что ты ненормальный.

– А кроме того?

– Можно попробовать, – неохотно согласился Эрик, и Чарльз только по испытанному им невероятному облегчению понял, что почти не надеялся на положительный ответ.

– Но воевать все равно придется, – добавил Эрик упрямо. – Хотя бы, чтоб этих твоих будущих детишек защитить. ЦРУ нас в покое не оставит.

Чарльз не стал спорить. Тем более, что как бы не ошибался Эрик по большому счету, но в данной конкретной ситуации он был, скорее всего, прав.

На следующий день Чарльз собрал всех в гостиной и сообщил об «их с Эриком» идее насчет школы. И необходимости ее охранять – на этом Чарльз, беспокоясь о душевном состоянии Эммы, сделал особый упор. Она хотела стать бойцом, используя оставшийся у нее дар? Они дадут ей эту возможность.

Но, как известно, ни одно доброе дело не остается безнаказанным. Эмма дождалась, пока они с Хэнком обсудили необходимость создания новой Церебро, и Чарльз ответил на вопросы остальных, после чего, мило улыбнувшись, заметила, что название «школа» ей кажется не очень удачным.

– Почему? – не ожидая подвоха, спросил Чарльз: читать чьи-либо мысли в присутствии Эрика он последнее время избегал. Боялся случайно зацепить его сознание и не справиться с последствиями.

– Мне кажется, – любезно пояснила Эмма, – «гетто» подошло бы лучше.

– Вы ошибаетесь, – старательно контролируя выражения лица, ответил Чарльз. На Эрика он старался не смотреть. – Сюда никого не будут загонять насильно. И никого не будут держать против воли. В том числе и вас, – добавил он, не удержавшись.

– Как грубо, – тут же прицепилась к его словам Эмма. – Выгонять больную девушку из дома, за то, что осмелилась вам возразить?

– Никто тебя не выгоняет, что ты несешь? – не выдержала Рэйвен.

– Да, нет, все верно. Кто не с нами – тот против нас. Себастьян тоже так считал.

– Да как ты можешь сравнивать?!

Эмма, наконец, перестала улыбаться, отвела от Чарльза глаза и повернулась к Рэйвен.

– А почему нет, Мистик? Сравнивать вообще можно что угодно с чем угодно. А уж две идеологии – и подавно.

– Только для продуктивного сравнения нужно обладать способностью к анализу, – неожиданно вклинился в разговор Хэнк. – А если вы не видите, что различий в том, что вы сравниваете, куда больше, чем сходства, то очевидно, что этих способностей у вас нет.

Эмма снова улыбнулась, обернувшись к нему, и признала:

– Туше!

Хэнк хмыкнул, Эмма завозилась на диване, поднимаясь. Все-таки она была еще очень слаба, и злиться на нее было не только непродуктивно, но и просто нечестно. Рэйвен тоже встала, подала ей руку, начали подниматься и остальные…

– И все-таки, – вдруг заявила Эмма, – все-таки, это очень похоже на гетто. Эрик, вы не находите?

Эрик пересек комнату, подошел к ней вплотную, посмотрел сверху вниз – Чарльз впервые видел, чтобы тот так неприкрыто пользовался преимуществом своего роста, – и негромко, но очень четко ответил:

– Нет. Не нахожу.

Чарльз с трудом удержался, чтобы не передать ему «спасибо» при помощи телепатии. А когда все разошлись, взял коробку с шахматами, бутылку скотча, два стакана – шахматы пришлось зажать под мышкой, чтобы хватило рук, – и пошел к Эрику в комнату. О том, как объясняться, если тот удивится его приходу, Чарльз старался не думать.

Но удивления не последовало. Эрик открыл практически сразу, как Чарльз постучал горлышком бутылки в дверь, забрал у него стаканы и шахматы, начал их расставлять – почему-то на подоконнике. Хотя, где еще, в самом деле? Не на кровати же.

Последняя мысль Чарльза почему-то смутила, и он торопливо принялся открывать и разливать по стаканам скотч. Эрик уселся на край подоконника, прислонившись спиной к откосу окна, и протянул Чарльзу зажатые в кулаках черную и белую пешки.

Минут пять играли молча, Эрик пил виски, Чарльз делал вид, что – тоже. Он всегда легко пьянел, а рисковать утратить контроль над сознанием сейчас было подобно… Самое близкое по смыслу сравнение, пришедшее Чарльзу на ум, звучало как «курить на пороховой бочке».

– Ты можешь прочитать мысли Фрост, когда она не в алмазной форме? – неожиданно спросил его личный арсенал.

– Да, конечно. Но мне бы не хотелось… Она почти наверняка поймет, знает ведь, как это делается. А она и так не слишком нам доверяет.

– А ты ей?

Чарльз ненадолго задумался.

– Мне кажется, она достаточно честна с нами.

Порой так даже чересчур. Но этого Чарльз вслух говорить не стал.

– Тогда спроси ее, откуда Азазель узнал, где расположено твое поместье.

А вот об этом Чарльз как-то не задумывался. Глупец.

– Я тоже только сегодня сообразил, – словно прочитав его мысли, сказал Эрик. – Так что, попробуешь?

– Что, прямо сейчас? – пытаясь скрыть подступающую панику, спросил Чарльз.

– Почему нет? Это, вообще-то, вопрос безопасности. Или… Я тебе мешаю?

На это мог быть только один ответ.

– Нет. Конечно, нет, что ты, – Чарльз поднес пальцы – хорошо хоть, не дрожат – к виску.


И ничего страшного не случилось. Сознание Эрика он, конечно, почувствовал сразу, но на поверхности ощущалась только нормальная в данной ситуации обеспокоенность, а заглянуть глубже Чарльз не рискнул. Он вообще решил для себя, что без прямого разрешения больше к другу в голову не полезет. Или без жизненной необходимости, как тогда, на пляже.

Это, наверное, было самым тяжелым: Чарльз чувствовал вину за то, что сделал, но при этом четко понимал, что повторись подобная ситуация, он поступит так же. Он даже прощения из-за этого попросить не мог. «Прости, но я не мог поступить иначе», – казалось фальшивым, как улыбка Эммы Фрост.

А еще Чарльз сам не мог сказать, что тогда напугало его больше – возможная гибель тысяч людей, или то, что Эрик чуть не превратился в массового убийцу. Такое смещение приоритетов от блага человечества к благу одного конкретного человека было абсолютно и однозначно неправильным. Но почему-то совершенно не ощущалось таковым.

Боже, о чем он вообще думает? Нашел время. Чарльз с силой надавил на висок, концентрируясь на дремлющей в другом крыле Эмме.

Она его действительно засекла и трансформировалась, обрывая контакт, но все, что было нужно, узнать Чарльз успел.


– Это моя ошибка, – объяснил он вопросительно глядевшему на него Эрику. – Я в какой-то момент ослабил блокировку, отвлекся – там, в России. И она прочитала тебя, сняла картинку поместья и дорожных указателей возле него. А потом описала Азазелю, когда он явился к ней в камеру.

– Она же без сознания была.

– Не сразу. Отключилась во время телепортации.

– Ясно, – Эрик налил себе еще скотча, качнул вопросительно бутылкой над стаканом Чарльза.

– Нет, спасибо, у меня еще есть.

– Хорошо. Твой ход.

Партию они не доиграли – у Чарльза начали буквально закрываться глаза, и Эрик мягко выпроводил его спать. Чарльз добрел до своей комнаты, благо, недалеко, пообещал себе принять душ первым делом с утра, кое-как разделся, из последних сил натянул пижаму – в той помеси кампуса с армейской казармой, в которую превратилось его поместье, невозможно было предугадать, когда и кто тебя разбудит, – и заснул прежде, чем коснулся головой подушки.


На этот раз будильником сработала Рэйвен.

– Азазель явился. Прямо в лабораторию. Это как – нормально? Или будить остальных, чтобы они с ним разобрались?

– Нет, – Чарльз потряс головой, стараясь избавиться от остатков сна, – не надо с ним разбираться. Я… пойду, попробую с ним поговорить, – Чарльз прикинул, стоит ли тратить время на одевание, и решил ограничиться халатом поверх пижамы. – И я помню про «не давить», не волнуйся.

Рэйвен хмыкнула и отправилась с ним.


Азазель сидел прямо на краю постели Эммы, и выглядело это как-то очень по-домашнему. Чарльз впервые задумался о том, как протекали будни «команды Шоу», когда она не была занята попытками уничтожить человечество. Чем-то же они занимались? Читали, играли в шахматы или, может, карты, ходили в кино… Азазелю последнее, конечно, сложно, но если Эмма его прикрывала, отводя окружающим глаза… Надо будет как-нибудь ее расспросить.

– Эмма, Азазель, доброе утро. Уже ведь утро, – Чарльз взглянул в окно, за которым едва-едва занимался рассвет. – Я должен извиниться за вчерашнее вторжение в ваш разум, но мне необходимо было узнать…

– Я знаю, что вы хотели узнать, – прервала его Эмма. – И понимаю, почему. Чего я не понимаю, это отчего нельзя было проявить большую деликатность. Как-то это на вас не похоже. Или вы считаете, что с нами можно не церемониться?

Чарльз отметил и это «нами», и тяжелый, пристальный взгляд Азазеля. Кажется, от того, что Чарльз сейчас скажет, будет зависеть, наступит ли то самое «как-нибудь», о котором он думал двумя минутами ранее, или эти двое пойдут своей дорогой. Понять бы еще, какой вариант ему самому кажется предпочтительнее.

– Нет, я так не считаю. Это было необдуманное, спонтанное решение, продиктованное беспокойством. Я только вчера вечером сообразил, что не знаю, откуда вы узнали о поместье, и кто еще осведомлен о его расположении.

Азазель с Эммой переглянулись, потом она ехидно улыбнулась и переспросила:

– «Сообразил»?

Конечно, кто бы сомневался. Нет, зря Хэнк по ее аналитическим способностям прохаживался, определенно зря.

– «Подсказали», – признал Чарльз.

Сидевшая, опершись спиной на подушки, Эмма слегка кивнула в ответ. Как ему показалось – с уважением.

– Извинения приняты.

За спиной тихонько фыркнула Рэйвен.

– Ваше предложение в силе? – поднимаясь на ноги, произнес Азазель.

Чарльз сглотнул, глядя снизу вверх в темно-красное, обезображенное шрамом лицо, еще раз спросил себя, во что он ввязывается, и уверенно произнес:

– Да, конечно.


По счастью, добраться до комнаты Эрика он успел до того, как Азазель вернулся со своими. Будить друга не хотелось, едва ли он выспался лучше, чем Чарльз, у которого, несмотря на ответственность момента, опять начали слипаться глаза. Но почему-то Чарльзу казалось, что подобный сюрприз Эрик не оценит. И за принятое единолично решение было неловко: что бы тот не думал, становиться «боссом» Чарльзу категорически не хотелось. Как и подчиняться, впрочем. Нормальные равноправные отношения взрослых людей – неужели это так сложно? Чарльз вздохнул и постучал в дверь.

Эрик открыл буквально через несколько секунд. Взъерошенный и завернувшийся в простыню, но явно готовый к бою. Хотя, когда он к нему не был готов?

– Азазель приходил, – сообщил Чарльз в ответ на немой вопрос. – Они решили к нам присоединиться.

– Очень хорошо. Телепортатор в команде – это прекрасно, – Эрик отступил от двери, пропуская Чарльза в комнату. – Да и этот второй парень, с вихрями, в бою стоит Алекса и Шона вместе взятых. Хорошо, в самом деле хорошо.

– Эрик! – не выдержал Чарльз. – Мы собираемся создавать школу, а не диверсионную группу!

У Эрика хватило совести выглядеть пойманным на горячем. Целых две секунды.

– Защитить такую школу в случае серьезного нападения будет куда сложнее, чем провести диверсию, – нашелся он на третьей.

Чарльз вздохнул и пошел встречать новоприбывших. Судя по тому, где он ощущал их присутствие, Азазель деликатно перенес всех в холл у главного входа.

@темы: персонажи: Erik Lehnsherr / Magneto, персонажи: Raven / Mystique, персонажи: Sean Cassidy / Banshee, персонажи: Alex Summers / Havok, персонажи: Angel Salvadore, персонажи: Hank McCoy / Beast, персонажи: Moira MacTaggert, персонажи: Azazel, персонажи: Emma Frost, персонажи: Janos Quested / Riptide, категория: продленка, персонажи: Charles Xavier / Professor X, рейтинг: PG

Comments

[Ferry]

Организовать совместные тренировки мутантов, еще недавно в полную силу дравшихся друг с другом, оказалось весьма непросто. Но пока Хэнк возился с новой Церебро, никакого другого общего занятия для остальных обитателей будущей школы как-то не нашлось. С новенькими вообще было сложно – даже сложнее, чем Чарльз ожидал. Энджел дичилась и старалась избегать Шона с Алексом, опасаясь подвоха с их стороны и одновременно испытывая чувство вины – неожиданно сильное. Чарльз даже начал задумываться о том, чтобы его немного скорректировать. Шон, по счастью, был отходчив, но зато Алекс ходил мрачнее тучи, как оказалось – тоже мучаясь угрызениями совести. Он был неравнодушен к Энджел, как с удивлением обнаружил Чарльз, осторожно прозондировав его сознание, а одно крыло у нее все еще было деформировано после ожога, полученного на кубинском пляже. Правда, осмотревший ее Хэнк практически не сомневался в том, что рано или поздно оно регенерирует полностью. Ткани, непосредственно задетые мутацией, как правило, обладали способностью к повышенной пролиферации. Конечно, всегда оставался риск злокачественного перерождения… Но данных, подтверждающих его возможность, пока, к счастью, не было. Эрик, когда Чарльз изложил ему эти соображения, попросил его перейти на английский.

А потом организовал в бункере стрельбище, велев Алексу отрабатывать точность, а Энджел – огневую мощь. Чарльз выразил некоторые сомнения в безопасности такого педагогического приема. Эрик спросил, считает ли он, что эти двое могут поубивать друг друга. Чарльз с негодованием отверг подобное предположение, Эрик заявил, что, в таком случае, не видит, в чем вообще проблема. Чарльз сдался. В конце концов, у них у всех в самом деле повышенная способность к регенерации.

Второй парой, которую Эрик организовал на совместные тренировки, были Риптайд и Шон. Последнему вменялось научиться лавировать между создаваемых Риптайдом вихрей. Для начала. Относительно дальнейшего у Эрика была идея попробовать объединить ультразвуковые волны с воздушными, не вполне согласующаяся с законами физики. Чарльз считал эту затею еще более травмоопасной, чем парную стрельбу в бункере, но спорить с Эриком не стал – с Риптайдом нужно было что-то делать.

Поначалу, когда Азазель только притащил их с Энджел в поместье, Чарльз вообще решил, что парень немой. Через пару суток, однако, выяснилось, что разговаривать он может, только вот предпочитает этого не делать. А в голове у него была такая странная мешанина из образов и ощущений, что Чарльз всерьез усомнился в его психическом здоровье. Попытался обсудить это с Эммой, но та свела разговор к тому, что Риптайд – достаточно адекватен и не опасен «для своих». Остальное ее, судя по всему, не интересовало.

Проще всего, как ни странно, оказалось с Азазелем. Он тоже не отличался разговорчивостью, но достаточно охотно проводил время в компании остальных по вечерам, а днем по собственной инициативе страховал Шона с Риптайдом – пару раз его своевременное вмешательство помогло избежать серьезных травм у обоих «волновиков». К тому же Азазель был, похоже, единственным, кто хорошо понимал Риптайда – тот обычно старался держаться поближе к «старшему товарищу». Данный замечательный термин Чарльз впервые услышал от самого Азазеля и даже взял на вооружение. Кто они с Эриком для Хэнка или Эммы? Явно не преподаватели. Руководители? Возможно, хотя Чарльзу отчаянно не хотелось вписываться – и вписывать других – в жесткую систему административной иерархии. Вот «старшие товарищи» – самое то. И даже Эрик, хоть и посмеивался, но против подобного определения не возражал.

Зато у самого Азазеля было почти армейское представление о субординации. А еще он, пожалуй, единственный из обитателей поместья, однозначно считал главным не Чарльза, а Эрика. И кажется, Эрику это импонировало. Проверять Чарльз по-прежнему не решался, позволяя себе только чуть коснуться сознания друга, чтобы определить общий эмоциональный настрой.

Настрой был, в общем, достаточно позитивным. Конечно, в нем по-прежнему проскальзывали угнетенные нотки, но куда реже, чем можно было ожидать после той апатии, в которой Эрик пребывал после возвращения с Кубы. Чарльз не мог не радоваться позитивной динамике, пока Хэнк однажды не назвал его профессором в тот момент, когда Чарльз «слушал» Эрика. «Герр доктор», – всплыло на поверхность его сознания однозначной ассоциацией.

– Не называй меня так! – вырвалось у Чарльза, слава Богу, только вслух.

Хэнк недоумевающее уставился на него через стеклышки очков. Надо, в конце концов, заказать ему другие, побольше, эти же явно ему малы! Эрик молча крутил в пальцах фигурку шахматного коня. Они с Чарльзом сидели в библиотеке и уже почти доиграли партию, когда Хэнк зашел с каким-то вопросом по конструкции Церебро. Чарльз, хоть убей, не мог сейчас вспомнить – каким.

– Извини, Хэнк, я просто… Устал. Можем мы обсудить это завтра?

– Да, конечно, – пожал покрытыми синей шерстью плечами тот. – Извините.

Хэнк ушел, тихо притворив за собой дверь, и в библиотеке повисло неуютное молчание. Надо было что-то сказать, но не спрашивать же: «Я в самом деле ассоциируюсь у тебя с Шоу?» Ведь Эрик, с его прямолинейностью, вполне может ответить «да», и что тогда Чарльзу делать?

– Эрик, я тебя не читал, – он, наконец, решился заговорить. – Честное слово. Это случайно, с поверхности…

– Почему ты оправдываешься? – удивление в голосе Эрика казалось не наигранным. – Ты – телепат, это твоя способность, естественно, что ты ее используешь.

– Но не с тобой же!

– Почему?

Чарльз растерялся. В самом деле, Эрик ведь не просил, как Рэйвен, не вмешиваться в его сознание. И никогда не возражал, если Чарльз это делал. И все-таки что-то здесь было не так. Чарльз не мог даже для себя сформулировать – что, но его не оставляло ощущение какой-то болезненной неправильности.

– Ты, правда, не против? – неуверенно спросил он.

– Нет. Я тебе доверяю.

Вот. Вот оно – словно удар под дых, и остается только ловить губами ставший вдруг недоступным воздух.

– Так что ты там начал говорить про эволюцию? – как ни в чем не бывало, продолжил Эрик прерванный приходом Хэнка разговор. – Ты в самом деле считаешь, что мутантам не выжить без человечества?

– Да, – словно со стороны услышал свой голос Чарльз. – Видообразование – длительный процесс. Должно смениться не одно поколение, прежде чем станет ясно, закрепились ли какие-то из мутаций, или нет. А пока они, как у нас, единичны и спонтанны – это только потенциальный базис для формирования нового вида, а не сам вид.

Хорошо, что на тему своей диссертации он мог говорить в любом состоянии, даже мертвецки пьяным или с раздираемой отчаянием душой.

– Выходит, – хмыкнул Эрик, возвращая коня на доску и делая ход, – с точки зрения науки мы не существуем.

Чарльз был совершенно не в том состоянии, чтобы успешно вести дискуссию, но допустить, чтобы Эрик пришел к такому выводу – не мог.

– Существуем, но не как отдельный вид. Мы – люди. Только с неординарными способностями. Твоя мама была обычным человеком, и ты тоже – человек, только необычный. Или ты и в правду считаешь, что между вами разница, как между неандертальцем и кроманьонцем?

– Я иду спать, – после небольшой паузы холодно сообщил Эрик.

И ушел.

[Ferry]

Чарльз промаялся нервной бессонницей полночи, но Эрик наутро вышел к завтраку, как ни в чем не бывало. И негативного «фона» от него Чарльз не чувствовал, а лезть в сознание глубже, даже получив прошлой ночью прямое разрешение, не решался.

Жизнь текла по наладившейся за последние дни колее, и намечающаяся рутина Чарльза скорее радовала, чем наоборот. Она оставляла ощущение стабильности, которое неожиданно стало означать для него не скуку, а безопасность. Наверное, он заразился от Эрика.

А потом Хэнк наладил Церебро. Как обычно – к середине ночи, но ради разнообразия разбудил по этому поводу не Чарльза, а Эмму. У Хэнка была завиральная идея, что новый, усовершенствованный им вариант машины окажется способен не только обеспечить большую дальность контакта, но и заново разбудить «заснувшие» клетки мозга Эммы, ответственные за телепатию.

Чарльзу они об этом сообщили за завтраком. Точнее – вместо оного, заявив, что уже опробовали Церебро-2, и хотя пока способности к чтению чужих мыслей у Эммы не восстановились, но эмпатия усилилась многократно. Эрик с едва заметным раздражением в голосе поинтересовался, уверены ли «господа экспериментаторы», что не выдают желаемое за действительное? Эмма прищурилась и предположила, что степень ее уверенности находится в прямой зависимости от степени испытываемого «мистером Леншером» беспокойства. Чарльз автоматически проверил: действиетльно, раздражение Эрика было наигранным, на самом деле он всерьез беспокоился за девушку. Надо же, Чарльз и не догадывался, что тот такой хороший актер.

Эрик еще несколько секунд удерживал взгляд Эммы, потом кивнул, признавая ее правоту. Чарльз ожидал увидеть на ее лице торжествующее выражение, но Эмма только мило улыбнулась и поблагодарила Эрика. Чарльз аккуратно коснулся ее сознания: торжество там, конечно, присутствовало, но чистой радости было значительно больше, а перекрывало все чувство безмерного облегчения.

– Ну что, пр… Чарльз, вы готовы опробовать Церебро-два? – нетерпеливо спросил незаслуженно позабытый создатель последней.

– После завтрака, – отрезал Эрик. – Вы же не хотите, чтобы ваш профессор, – он никак не выделил обращение ни интонацией, ни паузой, но Чарльзу оно все равно показалось набранным заглавными буквами, – свалился в голодный обморок во время сеанса?

Хэнк не хотел, и Чарльз послушно принялся за хлопья с молоком, поставленные перед ним Рэйвен. Жевал и думал не об ожидающей его новой машине Маккоя и перспективах ее использования, а о том, что означало это слово в устах Эрика. Что он перестал подсознательно связывать Чарльза с Шоу? Или, наоборот, теперь делает это сознательно? Или он обижен на Чарльза и таким образом старается ему это показать? Или…

Казалось бы – чего проще, попросить Эрика выйти с ним на минуту в другую комнату и спросить. Ведь ответит же. Наверняка. Или, в конце концов, заглянуть на пару секунд в его разум, это на поверхности должно быть. Можно даже разрешения еще раз попросить – специально. Для очистки совести – в том, что Эрик не откажет, Чарльз не сомневался. Как и в том, что чистить свою совесть ему, по сути, не от чего… Но почему-то все равно хотелось.

Хлопья незаметно закончились, Хэнк уже переминался с ноги на ногу в дверях, да и Эрик отложил вилку, прикончив свой омлет...

– Ну что, давайте посмотрим, что новая Церебро сможет сделать со мной? – с наигранной веселостью предложил Чарльз.

И сглазил.


Шлем у новой машины был почему-то не прозрачным, металлическим и неприятно напоминал тот, брошенный Эриком на кубинском побережье. Хэнк, похоже, тоже заметил сходство, потому что принялся неловко объяснять про нехватку необходимых материалов и вынужденном использовании подручных средств, никоим образом не оказавшем, тем не менее, влияния на конечную эффективность аппарата…

Чарльз прервал его, подняв в шутливом протесте руку:

– Все нормально, я не сомневаюсь в твоей компетентности. Просто прозрачный мне, по-моему, шел больше.

Рэйвен фыркнула, она с остальными обитателями дома жалась у стены – лаборатория, в которой собрал свою новую машину Хэнк, была намного меньше, чем зал, используемый для этой цели в ЦРУ. Чарльз улыбнулся всем сразу и шагнул к Церебро, подставляя голову под шлем. Он оказался даже удобнее, чем прежний, и Чарльз хотел сказать об этом Хэнку, но не успел – тот опустил рубильник.

Вспышка и ощущение стремительного полета на этот раз были ярче, и Чарльз сначала даже обрадовался прогрессу, но потом привычный ему светло-серый мир Церебро стал белым, сперва – как туман, в котором потерялись силуэты людей, после – как лист мелованной бумаги, закрывшей от него даже мутантов, а в конце белизна превратилась в чистый, ослепляющий свет, а тот – в боль. Чарльз еще успел услышать свой крик, а потом все погрузилось во тьму.


Когда он пришел в себя, боли не было. Он лежал на чем-то твердом и гладком, наверное, на полу лаборатории, но под плечами ощущалась неровность, хоть и тоже жесткая. Кажется, чьи-то колени. Нет, не чьи-то – Эрика, понял Чарльз, услышав прямо над головой бешеный рык:

– Ты, тварь! Ты специально!

– – Не будь идиотом, Леншер, – сдавленно прохрипел в ответ высокий голос, – он же меня читал.

«Надо открыть глаза», – устало подумал Чарльз и сглотнув, произнес вслух: – Эмма права, Эрик. Я действительно читал ее мысли, она ничего дурного мне не желала.

– Чарльз, – совсем другим, полным беспокойства голосом спросил тот, – ты не можешь открыть глаза? Больно?

Боли не было, но Чарльз почему-то боялся, что свет в лаборатории его ослепит, как тот, в Церебро, но все равно нужно было посмотреть, хотя бы, все ли в порядке с Эммой. Чарльз слышал, как она надсадно кашляет где-то слева от него.

– Выруби свет, – скомандовал кому-то невидимому Эрик. – Быстро!

Даже через веки Чарльз почувствовал, что стало темно, и осторожно приоткрыл глаза. Он в самом деле лежал головой и плечами на коленях у Эрика, а всем остальным – на полу под криво повисшим на своих проводах шлемом Церебро. В помещении царил полумрак, только слабый свет проникал через приоткрытую дверь.

Эмма, даже в темноте выделявшаяся своим очередным белым платьем – интересно, где она их здесь берет? у Рэйвен, кажется, не было ничего белого, – перестала кашлять, но еще держалась за металлическую застежку воротничка-стойки.

– Азазель был так любезен, что принес мне одежду из нашего прежнего обиталища, – сообщила Эмма, чуть сипловато, но вполне доброжелательно. Чарльз что, транслировал ей свой вопрос?

– Очевидно, – кивнула она и поморщилась, вновь прикоснувшись ладонью к горлу.

Чарльз огляделся в некоторой растерянности. Риптайд бережно поддерживал Эмму под локоть, остальные сгрудились возле Чарльза, кроме Хэнка, чьи широкие плечи виднелись на фоне светлого прямоугольника двери, и стоявшего у Эрика прямо за спиной Азазеля. Который, похоже, был готов применить силу, защищая Эмму. Чарльз потянулся к его сознанию – проверить и успокоить, если нужно, только драки им сейчас не хватало, – но почему-то ничего не услышал.

– Я бы не причинил мистеру Леншеру вреда, – спокойно сообщил Азазель, и Эрик резко обернулся, кажется, только сейчас сообразив, что ему угрожала опасность.

– Не угрожала, я бы только сбил прицел.

– Не угрожала, опасность я чувствую.

Азазель и Эрик проговорили это почти одновременно, Азазель нахмурился, а Эрик склонился к Чарльзу и осторожно спросил:

– Чарльз, ты специально транслируешь нам свои мысли? Тебе трудно говорить?

– Нет, – с нарастающей паникой ответил Чарльз. – Нет.

Он отчаянно толкался в сознание всех и каждого, находившихся в лаборатории, и это было – словно бежать по кольцевому коридору, полному закрытых дверей: Рэйвен–Шон–Эмма–Риптайд–Алекс–Хэнк–Азазель–Эрик–Рэйвен… Заперто, заперто, заперто.

– Его способности вывернуло наизнанку, – негромко сказала Эмма, но для Чарльза ее слова прозвучали приговором, во всеуслышание оглашенным в зале суда. – Он больше не может слышать ничьи мысли, зато его собственные – слышат все.

[Ferry]

Расстояние, на котором мутанты переставали слышать мысли Чарльза, определили опытным путем: Азазель по просьбе Эрика телепортировался в разные точки поместья и «прислушивался». Оно оказалось довольно большим, возможно, потому, что Чарльзу никак не удавалось успокоиться, и его полные страха «что же теперь делать» и «как я буду с этим жить» разлетались дальше обычного. Стало немного легче, когда Эрик заставил его сосредоточиться, представив себе план дома, и определить, где Чарльз мог бы находиться, чтобы его мысли не доносились до «мест общего пользования».

– Что ты имеешь в виду? – озадачено спросил Чарльз, и Эрик охотно пояснил.

– Мы можем поменяться спальнями, можем ночевать по нескольку человек в одной комнате, но избегать кухни или ванных комнат у нас явно не получится.

– Да, верно, – Чарльз постарался представить себе расположение спален. Необходимость решать конкретную практическую задачу действительно успокаивала. Можно, конечно, переместить всех в одно крыло, но тогда им в самом деле придется делить спальни, что не очень-то удобно…

– Боже, Чарльз, ну о чем ты думаешь?! – не выдержала Рэйвен. – Удобно должно быть тебе, а мы вполне можем потесниться!

– Чарльзу будет, безусловно, удобнее, если ты перестанешь комментировать то, что к комментированию явно не предназначено, – одернула ее Эмма, и Рэйвен смущенно замолчала.

«Спасибо», – осторожно подумал Чарльз, и Эмма кивнула. Кажется, у него, по крайней мере, начало получаться дифференцировать адресные и «внутренние» мысли. Или Эмма чувствует разницу только потому, что сама телепат? Чарльз взглянул на нее вопросительно, она покачала головой:

– Не знаю, Чарльз. Надо будет поэкспериментировать. Мне кажется, что вероятность того, что вы сумеете взять трансляцию под контроль, достаточно высока.

Интересно, она в самом деле так думает или просто старается его успокоить?

– Комнаты, Чарльз, – негромко напомнил Эрик. Они все еще сидели рядом на полу, Эрик подпирал плечом спину Чарльза, давая ему опору, хотя никакой физической необходимости в этом не было. Боли Чарльз не испытывал и вообще чувствовал себя совершенно нормально, если не считать случившейся телепатической инверсии. Наверное, Эрик пытался таким образом обеспечить ему моральную поддержку.

– Чарльз.

Ох, и о чем он, правда, думает? Комнаты, комнаты…

Он прикрыл глаза, прокручивая перед внутренним зрением планы этажей. Нет, освобождать одно жилое крыло точно не стоит: во-первых, в другом будет тесно, во-вторых, это отрежет доступ либо к лаборатории, либо к кухне. И то, и другое – неприемлемо. А вот…

– Библиотека, – произнес он уже вслух. На настоящий момент озвучивать свои мысли ему явно не требовалось, но привычка зачастую оказывается сильнее доводов разума. – Она вынесена на четвертый этаж левой боковой башни, так что будет достаточно освободить только те спальни, что находятся на третьем этаже левого крыла, до второго я, судя по оценке Азазеля, «доставать» не буду.

– Хорошо, пошли, проверим, – Эрик поднялся на ноги, чуть придержав Чарльза за плечо, и протянул ему свободную руку. Не то, чтобы Чарльзу на самом деле требовалась помощь, но забота была приятна. Черт… Ощущения он тоже транслирует, нет?

– Попробуйте повторять в уме какую-нибудь скороговорку, – сочувственно посоветовала Эмма, и Чарльз, ухватившись за идею, принялся бубнить про себя о ракушках, неприятностях и сурках2.


По просьбе Эрика Азазель перенес их с Чарльзом в библиотеку, потом тщательно проверил границы, за которыми переставало быть слышно, что Чарльз думает, даже когда старается делать это максимально громко. Действительно, спальни второго этажа он не захватывал, а на третьем жили только Эрик и Риптайд с Азазелем.

– Занимайте любые свободные спальни на втором этаже или в правом крыле, – то ли предложил, то ли велел Эрик, и Азазель, коротко кивнув, исчез из библиотеки. Чарльз подумал, что без привычного подспорья «входящей телепатии» совсем не просто различать оттенки эмоций, особенно если собеседник так хорошо контролирует свою мимику, как Эрик.

– Я просто сам не уверен, нужно ли ему отдавать приказы или предлагать, – устало возразил Эрик и тут же спохватился: – Мне, наверное, лучше не отвечать на твои мысли?

– Не знаю, – ответил Чарльз.

Он и правда не знал. Быть «прозрачным» оказалось чертовски неловко – хотя с Эриком эта неловкость ощущалась в значительно меньшей степени, чем с остальными, – но есть ли смысл игнорировать очевидное?

За дверью библиотеки слегка хлопнуло и спустя секунду к нему постучали.

– Да, – удивленно откликнулся Чарльз, гадая, почему Азазель телепортировался не прямо в комнату. Из деликатности?

– Скорее всего, – начал было Эрик и вдруг резко замолчал. В руках у вошедшего в библиотеку Азазеля красовался шлем Шоу. Слегка потертый – видимо, поцарапался о песок и гальку, но однозначно узнаваемый.

Азазель аккуратно положил его на журнальный столик, буркнул:

– Может, пригодится, – и исчез, только всполохи по углам разлетелись.

Чарльз уставился на шлем, как на бомбу с часовым механизмом. Нет, рациональное зерно в идее Азазеля, безусловно, присутствовало: если шлем способен защитить сознание от телепатического проникновения извне, то высока вероятность того, что он будет блокировать и «исходящие» сигналы тоже. Но Чарльз совершенно иррационально не хотел даже пытаться проверить эту гипотезу на себе. Проклятый шлем внушал ему почти животное отвращение.

– Ну, давай, я его надену? – неуверенно предложил Эрик. – Чтобы тебя не «читать»?

– Нет!

«Нет, нет, только не это», – Чарльз понимал, что транслирует свою истерику напрямую другу в мозг, но справиться с собой не мог. Стоило только вспомнить жуткое ощущение от Эрика в шлеме, как от неупокоенного мертвеца, прости Господи: ходит, разговаривает, но холодный и не живой… Чарльза просто затрясло.

– Все, Чарльз, все, успокойся, не буду я, – Эрик тормошил его за плечо, но Чарльз никак не мог подавить нахлынувшие воспоминания, и тот не выдержал. С коротким злым ругательством вскинул ладонь, и шлем смялся, словно бумажный, ломаясь по возникающим сгибам.

Но стало только хуже: Чарльз вспомнил, что Эрик представлял себе на пляже, картинки наложились одна на другую… Он зажмурился, пытаясь избавиться от них, и тут же почувствовал, как его разворачивают, дергают, чуть не сбивая с ног, и, наконец, прижимают к твердой, как доска, груди.

– Тихо, – сказал Эрик ему в макушку, обхватывая длинными руками за плечи, – тихо. Успокой свой разум, помнишь?

– Да, – утыкаясь лбом ему в ключицу, пробормотал Чарльз.

– Вот и давай. Успокаивай.

Где-то сбоку звякнуло шпингалетом окно, потянуло свежим влажным воздухом… «Дождь, что ли?» – подумал Чарльз и слегка повернул голову, как раз, чтобы увидеть искореженный кусок металла, вылетающий между распахнувшихся створок. На шлем он уже вовсе не походил – ни на деформированный, ни на какой. Створки начали смыкаться, и Чарльз, прикрывая глаза, попросил:

– Не запирай. Душно.

– Хорошо.

[Ferry]

Вечером Эрик с Азазелем притащили в библиотеку кровать. Здоровенную дубовую раму с высоким резным изголовьем. Как они ее вдвоем проволокли по лестнице, и почему не привлекли к этому Хэнка, Чарльз не знал.

– Азазель телепортировался через пролет и перехватывал ее над перилами, – слегка задыхаясь, пояснил Эрик. – А Хэнк меня, похоже, боится. Или чувствует себя виноватым, не знаю.

– Почему он может тебя бояться? – всполошился Чарльз. – Ты что ему, угрожал?

«И ему тоже? Не только Эмме?» – Чарльз не произнес этого вслух, что, в общем, ничего не меняло… Хотя, нет, меняло. Игнорировать его слова было бы невежливо, а на не озвученные мысли Эрик мог не отвечать, не чувствуя неловкости.

– Ты явно переоцениваешь степень моей воспитанности, – хмыкнул тот, шире открывая окно и высовываясь в него чуть не по пояс. – И степень моей агрессивности – тоже, – добавил он, выпрямляясь и втягивая в комнату матрац. Обтянутый ватой и тканью пружинный блок – это, конечно, не подводная лодка, но зрелище все равно было несколько фантасмагоричное.

Потом забежала Рэйвен – принесла одеяло, подушки и белье, послушала пару минут транслируемые Чарльзом скороговорки, и поспешно ретировалась. Азазель тоже не стал задерживаться, когда помогал Эрику с кроватью, но Чарльзу показалось, что больше из деликатности, чем от неловкости.

Показалось. Ему все теперь – казалось. Прежде он просто не отдавал себе отчета в том, насколько его суждения об окружающих людях и их мотивах опираются на считываемые эмоции и «фоновое» мышление. Теперь же оставалось только гадать, что скрывается под маской, в которую превратилось вроде бы до мельчайших черт знакомое лицо сестры. Не говоря уже об остальных.

Честно говоря, эта эмоциональная слепота заставляла Чарльза чувствовать себя инвалидом в большей степени, чем неспособность контролировать исходящий от него информационный поток.

– Постель застелить ты тоже не способен? – вот в этой фразе ехидство Чарльзу точно не почудилось.

Интересно, Эрик это специально, чтобы Чарльзу проще было ориентироваться? Или, наоборот, от безразличия к его чувствам?

– А сам-то как думаешь? – Эрик сунул простыни ему в руки и направился к выходу. – Пойду, поговорю с Эммой и Хэнком, есть ли у них идеи, как исправить то, что они натворили.

– Это была случайность! Они совершенно не виноваты!

«Ты что, обиделся?»

– Я знаю, Чарльз. И я не обиделся, я просто беспокоюсь за тебя и не могу сидеть, сложа руки. Хочу попробовать исправить ситуацию.

– Спасибо, – тихо сказал Чарльз и торопливо забубнил про ракушки прежде, чем его сознание выдало на поверхность что-нибудь вовсе неподобающее, вроде: «Ты – лучший».


Сидеть одному в пустой библиотеке неожиданно оказалось очень неуютно. Почему, спрашивается? Он все детство в ней провел. Но сейчас из незакрытого окна тянуло сыростью, и наступающие сумерки вползали в комнату, не встречая преграды – Эрик отдернул портьеры, когда втаскивал матрац.

Чарльз еще раз поправил подушки на кровати и решительно направился к окну. Лучше уж духота, чем сырость. Захлопнул створки, задернул портьеры, взял с полки «Происхождение видов»… Не помогло. Хотелось выпить, но Чарльз не был уверен, что алкоголь не усугубит его состояние. Не хватало только, чтобы еще и на втором этаже стали слышны его размышления.

Днем было проще – Эрику как-то удалось его успокоить и переключить на конструктивный анализ произошедшего. В диалоговом режиме разбираться в нарушенных коммуникационных процессах своего мозга было определенно легче.

Хотя, если уж быть до конца честным, то Чарльз нуждался не столько в аналитических способностях Эрика, сколько в самом Эрике. И нуждался настолько сильно, что никакими скороговорками не скрыть. Так что, наверное, даже хорошо, что тот ушел – Чарльз всерьез опасался, что интенсивность испытываемых им чувств может напугать и оттолкнуть практически не имевшего опыта нормальной человеческой привязанности друга. Во взрослом состоянии уж точно – не имевшего.

Чарльз вздохнул, потушил большой свет, оставив только настольную лампу на столике возле кровати, и принялся раздеваться. Хорошо бы у Хэнка с Эриком хватило здравого смысла не устраивать мозговой штурм на ночь глядя, а тоже лечь спать. Им всем нужен отдых, а завтра, на свежую голову, они обязательно что-нибудь придумают.

А еще, уже забравшись в кровать и натянув одеяло до подбородка, Чарльз позволил себе помечтать: ведь может же сон успокоить перевозбужденные нейроны его мозга и вернуть их к нормальному – для него нормальному – режиму работы? Никаким имеющимся данным эта гипотеза не противоречит.


Но заснуть ему так и не удалось. Несмотря на усталость, Чарльз никак не мог расслабиться и перестать прокручивать в голове бесконечные варианты дальнейшего развития событий, так что сразу услышал осторожные шаги в коридоре, замершие у дверей библиотеки.

– Эрик? – позвал он довольно громко, и дверь отворилась, пропуская свет и очерченную им высокую стройную фигуру.

Черт, нельзя думать об Эрике такими словами. И нельзя думать, что нельзя о нем думать…

– Ты что не спишь?

– Не знаю, – с облегчением отозвался Чарльз. – «Говори со мной, отвлеки меня от этих мыслей». – И торопливо добавил вслух: – Не спится что-то. А ты почему не ложишься?

– Да ты понимаешь, – Эрик прикрыл дверь, щелчком пальцев зажег лампу, подтянул кресло поближе к постели Чарльза и сел, – Эмма тут интересную мысль высказала.

– Какую?

– Про шлем. Нет, погоди, – Эрик поморщился, видимо, эмоциональный выплеск Чарльза был настолько силен, что это вызвало даже физический дискомфорт, – послушай. Его для Шмидта сделали русские. Так он сказал Эмме, когда впервые при ней его надел и предложил проверить, может ли она через него пробиться. То есть в разработке шлема Эмма участия не принимала.

– Но каким же образом они его тогда конструировали? Ведь обычная сталь телепатию не блокирует, надо было подобрать сплав, а вероятность того, что без экспериментальной проверки его эффективности они с первой попытки создали успешно работающую модель…

– Почти нулевая, – кивнул Эрик. – Они наверняка как-то тестировали свои разработки. А значит, у них есть свои телепаты.

– Хм, – Чарльз уселся в постели, скрестив по-турецки ноги, так лучше думалось. – Не обязательно. Они могли использовать какой-то генератор соответствующих волн, аналогичный усилителю, лежащему в основе конструкции Церебро.

– Чтобы сделать такой генератор, нужно знать, какие именно волны он должен испускать. И что такие волны вообще существуют, в первую очередь. Что приводит нас к тому же – у русских есть какая-то информация по телепатам. И, скорее всего, достаточно обширная.

– И ты надеешься, что ее можно будет достать и использовать…

– Именно.

– Нет, погоди, – что-то не укладывалось в схему, выпадало из нее… точно! – Генерал. Тот русский генерал, помнишь? Эмма им манипулировала. Получается, он не знал от телепатии, раз так попался.

– Или не знал, что Эмма – телепат.

– Он сотрудничал с Шоу, а у того едва ли было несколько независимых контактов среди русских военных. Значит, шлем, скорее всего, прошел через руки этого генерала. В таком случае, он должен был знать и о факте существования телепатии, и о том, что о ней известно Шоу. Следовательно, должен был учитывать вероятность того, что человек Шоу окажется телепатом.

– А возможность того, что генерал просто не слишком умен, ты не рассматриваешь?

Вообще, по воспоминаниям Чарльза, очень было на то похоже. Но…

– Он же как-то дослужился до генерала?

Эрик пожал плечами:

– Азазель говорит, что в советской армии всякое бывает. И еще говорит, что уровень секретности в ней так высок, что достаточно часто левая рука не ведает, что творит правая. Генерал в самом деле мог не знать.

– Допустим, – пробормотал Чарльз задумчиво.

Интересно, откуда Азазелю так хорошо известны порядки в русской армии?

– Не знаю. Он не объяснил, а мне не показалось, – Эрик усмехнулся, – уместным его расспрашивать.

[Ferry]

Эрик сказал, что разведывательную операцию они назначили на послезавтра, а следующий день собираются посвятить подготовке. Чарльз разволновался, начал спрашивать, не слишком ли они торопятся, возможно ли собрать все необходимые данные за сутки…

– Нам не нужно ничего особо собирать, – возразил Эрик. – Начнем с той военной базы, где мы уже были, проведем несколько допросов и все узнаем.

Чарльз похолодел.

– Как ты собираешься проводить допросы без телепата?

– Так же, как я это делал до нашего знакомства, – буркнул Эрик. – И как это делают разведки всех стран мира.

– Ты, – Чарльз не сразу смог произнести это вслух, но такие вещи необходимо проговаривать очень четко, – собираешься их пытать?

– В этом нет необходимости, – отводя взгляд, пожал плечами Эрик. – Эмма не может читать мысли, но детектор лжи из нее получился достаточно эффективный, мы проверяли. А проблему с транспортом с успехом решает Азазель.

– Не переводи разговор. Пожалуйста.

– Хорошо. – Эрик поднял на него глаза, посмотрел в упор. Если Чарльз хоть что-то понимал в его мимике, никаких сомнений, угрызений совести и чувства вины она не отражала. Плохо.

– Я считаю, что это неприемлемо.

Эрик ответил не сразу, несколько секунд они с Чарльзом молча смотрели друг на друга. Потом Эрик, вроде бы, сдался:

– Хорошо. Мы будем действовать исключительно гуманными методами. Стараясь не причинять неоправданного вреда.

– Спасибо, – с облегчением выдохнул Чарльз.

– Надеюсь, ты отдаешь себе отчет в том, насколько это повышает риски для участников операции?

– Эрик!

– Что? Чарльз, это советская разведка! КГБ! Ты что, действительно не понимаешь, что тут либо мы их – либо они нас?

– Значит, не нужно этого делать вообще.

– И ты всю оставшуюся жизнь просидишь в библиотеке?

«Нет!»

Но вслух Чарльз произнес прямо противоположное:

– Да. Лучше я просижу всю жизнь взаперти, чем буду знать, что за мою свободу заплачено человеческими жизнями.

– Ты же этого не хочешь.

– Не хочу, – кивнул Чарльз. – Но личность человека определяется его поступками, решениями, которые он принимает, а не желаниями. И в данной ситуации пойти на поводу у своих желаний – значит потерять право уважать себя как личность.

Эрик поднялся и вышел из комнаты, хлопнув дверью.


Чарльз обхватил себя руками и поежился. Ему было страшно. Страшно остаться таким – вывернутым наизнанку, беспомощным, – и страшно, что стремление помочь ему может превратить Эрика в палача. И сидеть в одиночестве и неведении тоже было страшно. Очень.

Хотелось позвать Эрика назад – извиниться за свои последние слова, сказать, что не имел в виду никого, кроме себя, что его убеждения Чарльз уважает, хоть и не может принять… Вообще, хотелось плюнуть на все свои принципы, чтобы только Эрик оставался рядом. Но стоило только представить, как он станет кого-то пытать, и делалось просто физически дурно.

Чарльз устало вытер повлажневшие глаза и вернулся к своим скороговоркам. Минут через десять, когда Эрик доберется до своей комнаты, можно будет прекратить, а пока – лучше так.


Через десять минут дверь открылась, и в библиотеку ввалился Эрик с подушкой и одеялом в руках.

– Двигайся, – скомандовал он, бросая свою ношу на постель рядом с Чарльзом. – Кровать двуспальная, поместимся.

– Эрик, – Чарльз лихорадочно пытался разобраться в собственных чувствах, чтобы не оглушить друга гремучей смесью удивления, радости, благодарности и стыда.

– Нет. Разговаривать будем утром. – Эрик стянул с себя водолазку и принялся расстегивать ремень.

Чарльз торопливо нырнул под одеяло, вытягиваясь на своей стороне кровати, спиной к Эрику. Перспектива провести с ним ночь в одной постели смущала настолько, что даже на скороговорках сосредоточиться больше не получалось. И Чарльз принялся перечислять в уме полярные и неполярные аминокислоты. С формулами.


Когда он проснулся, Эрик уже сидел в кресле с книгой, полностью одетый. Чарльзу показалось, что у того немного странное выражение лица, но, наверное, это опять сыграло шутку нарушенное восприятие, которое никуда не делось за время сна, увы. Чарльз вспомнил об основных событиях прошедших суток почти сразу, как открыл глаза, и тут же потянулся к сознанию друга, готовый радостно извиниться за вторжение, если получится его совершить. Не получилось. Эрик захлопнул книгу, оказавшуюся справочником по термодинамике, и выпрямился в кресле.

– Все получится, когда Хэнк отрегулирует Церебро, – с несколько нарочитой, на взгляд Чарльза, убежденностью заявил он и тут же продолжил: – Я сейчас выгоню всех со второго этажа, так что ванные третьего будут в твоем распоряжении. Рэйвен принесет тебе завтрак – думаю, цистеин с триптофаном убедят ее не сильно тебе надоедать…

– Боже, – пробормотал Чарльз, – ты запомнил.

– Ну, я где-то читал, что информация, получаемая на грани засыпания, усваивается лучше всего. Так что формулы нарисовать не возьмусь, но список, пожалуй, воспроизведу. Что это хоть такое было?

– Аминокислоты. Из них состоят все белки в нашем – да и в любом другом – организме. А информация об их последовательности записана в ДНК, то есть молекулах дезоксирибонуклеиновой кислоты…

– Чарльз!

– Эм… Да?

– Это точно эффективнее скороговорок.

Чарльз рассмеялся, Эрик тоже. Потом посерьезнел и сказал:

– Я сейчас пойду, найду Азазеля, Эмму и Хэнка, и мы разработаем максимально детализированный план по извлечению информации о телепатах из архива КГБ. С учетом всех и всяческих возможных осложнений и внештатных ситуаций. С различными вариантами выхода из них – наименее травматичными для всех участников. А потом вернусь и подробно изложу этот план тебе. И если ты дашь на него добро, завтра мы выясним все, что необходимо.

Да, пока Чарльз отсыпался, Эрик явно не терял времени даром. Предложенная им программа действий звучала вполне разумно, только вот…

– А если не дам? – тихо спросил Чарльз. – Добро?

Эрик медленно выдохнул через стиснутые зубы, но ответил очень спокойно:

– Значит, отправим план на доработку. И будем редактировать, пока он не удовлетворит одновременно твоим высоким моральным принципам и твоему же здравому смыслу, в который я все-таки верю. Надеюсь, не зря.

– Не зря, – видит Бог, провести остаток дней в изоляции Чарльзу хотелось менее всего. – Спасибо.

Эрик кивнул, упруго поднялся и направился к дверям, но на пороге вдруг остановился и, чуть помедлив, заметил:

– У тебя необычайно яркие сны.

И вышел, не дожидаясь ответа.

Чарльз проводил его взглядом, чувствуя, как все сильнее приливает к щекам кровь, и пытаясь вспомнить, что же ему снилось этой ночью. Безуспешно – после пробуждения мозг слишком быстро переключился на насущные проблемы, и пережитое во сне ушло в подсознание. Но Чарльз, в общем, догадывался, что там могло быть – учитывая опыт предыдущих ночей, несколько затянувшееся сексуальное воздержание и то, что в постели он все-таки был не один.

Чарльз застонал и уткнулся лицом в подушку.

[Ferry]

Обед ему принес Хэнк. Вид он имел недовольный, и когда Чарльз поинтересовался, что, собственно, случилось, ответил с неохотой, но так быстро, что и без телепатии было очевидно – он рассчитывал услышать этот вопрос.

Оказалось, что Эрик, с точки зрения Хэнка, чрезмерно увлекся прикрытием планируемой операции и не желает включать Хэнка в разведгруппу.

– Я, видите ли, слишком заметный! Можно подумать, Азазель с его красной физиономией маскируется лучше! – возмущался Хэнк.

– Боюсь, без Азазеля вся операция окажется технически неосуществимой, – мягко возразил Чарльз.

– А какой в ней вообще смысл, если меня с ними не будет? Можно подумать, кто-то из них в состоянии разобраться, какая информация действительно представляет ценность!

– Ну, вероятно, они рассчитывают забрать все документы, какие смогут найти, чтобы ты спокойно разобрался с ними здесь…

– И в результате притащат не то, что нужно, и не найдут необходимое!

Да, такая вероятность тоже была. И, насколько Чарльз мог судить, довольно высокая.

– Вот именно! – обрадовался его мыслям Хэнк. – Скажите это Леншерру, вас он послушает! Вся эта конспирация все равно ничего не даст, невозможно взломать военные архивы и не наделать шуму, лучше сразу сформировать нормальную боевую группу, как тогда, на Кубе.

– А кого Эрик сейчас собирается включить в группу? – осторожно поинтересовался Чарльз.

– Азазеля, Эмму и Рэйвен. Ну и себя, естественно.

Скрыть вспышку беспокойства за сестру Чарльзу, разумеется, не удалось. Хэнк покосился на него виновато и неловко пояснил:

– Они делают упор на тайное проникновение, а она – гений маскировки, вы же знаете.

– Знаю.

Но это и в самом деле как-то чересчур. Эрик что, настолько серьезно воспринял его требование обойтись без ненужных жертв?

Хэнк кивнул и с надеждой уставился на Чарльза поверх стеклышек очков. И ведь ни к окулисту, ни в оптику его не отправишь…

– Профессор? – Хэнк явно растерялся.

Пришлось объяснить:

– Мне кажется, тебе неудобны эти очки. Слишком маленькие стекла, нет?

– Да, пожалуй. Но это, – Хэнк чуть замялся, – не самая срочная проблема.

– Я знаю. Но трудно все время думать только о важных вещах, ни на что не отвлекаясь. Или у тебя получается?

– Да нет, – Хэнк смущенно улыбнулся, – тоже не очень. Но разве вы не знаете? В смысле – разве вы не знаете, как работает мозг тех, с кем вам приходилось общаться?

Чарльз покачал головой. Как-то ему не приходило в голову, что его способности могут быть интерпретированы таким образом.

– Конечно, нет. Я считывал только оформленные мысли, или конкретные воспоминания – образами. А тип мышления в целом воспринять невозможно. По крайней мере, я не мог.

– Не надо, – неожиданно попросил Хэнк. – Не говорите об этом в прошедшем времени.

– Хорошо. Не буду, – улыбнулся Чарльз, и Хэнк улыбнулся в ответ.

Улыбка у него теперь была немного пугающая, но, пожалуй, более обаятельная, чем прежде, по крайней мере, Чарльзу казалось так. Проклятье, о чем он опять думает!

– Я пойду, – пробормотал Хэнк неловко. – Вы обедайте… Попросить Леншерра к вам зайти?

– Нет, не надо пока. Он сам зайдет, когда сочтет нужным – мы договаривались утром.

Хэнк кивнул и оставил Чарльза наедине с тарелками. Суп уже остыл, заметил Чарльз огорченно, и тут же ощутил неловкость – Хэнк не успел отойти далеко, наверняка слышал…

Чарльз впервые в жизни по-настоящему понял Рэйвен с ее категорическим нежеланием, чтобы он читал ее мысли. И перестал понимать тех, кто знал о его способности – и терпел. А Эрику вообще памятник поставить нужно.


Кандидат на увековечивание в бронзе появился в библиотеке под вечер, но не один, а в компании уже состоявшейся статуи: Эмма в своей алмазной форме вполне могла украсить какую-нибудь галерею авангардного искусства. Особенно в сочетании с большим и явно тяжело нагруженным подносом, который она несла с ловкостью опытной официантки. Чарльз невольно задумался о том, чем она занималась до того, как попала в команду Шоу, и тут же смутился своих мыслей. Едва ли они могли понравиться самолюбивой и независимой девушке.

Но та совершенно спокойно пожелала ему доброго вечера, пристроила поднос на журнальный столик и, сверкая бриллиантовыми гранями, обернулась к Эрику:

– Ты был прав, я действительно ничего не слышу. Понимаете, профессор, – продолжила она, обращаясь к Чарльзу, – Эрик предположил, что если вы не могли считывать мои мысли, когда я находилась в этой форме, то я в ней не буду воспринимать ваши. И я их на самом деле не слышу, совсем. Так что, – огранка безупречного лица раскололась улыбкой, такой же холодной и сверкающей, как ее обладательница, – если вам понадобится не нарушающая вашего ментального уединения горничная, – я в полном вашем распоряжении.

– Спасибо, – несколько растерянно отозвался Чарльз, невольно радуясь, что она в самом деле не может читать его мысли. Их в основном занимал вопрос, как давно она начала звать Эрика по имени, и что это может значить. – Пока в этом нет необходимости.

– Хорошо, – легко согласилась Эмма. – В таком случае желаю вам приятного аппетита.

И выскользнула за дверь.

– Потрясающая женщина, – Эрик проводил ее взглядом, и у Чарльза неприятно заныло под ложечкой. От голода, наверное.

– Да, она очень… неординарная личность, – вяло заметил он, надеясь, что его слова не очень противоречат его мыслям. Эмма Фрост действительно заслуживала уважения.

– Давай ужинать? – Эрик подтащил второе кресло поближе к журнальному столику. – С утра ничего не ел, голоден, как волк.

– А меня Хэнк обедом кормил, – рассеянно отозвался Чарльз.

– Ябедничать приходил? – Эрик ухмыльнулся и впился зубами в сэндвич.

– В некотором роде. Скажи, ты совершенно уверен, что вы справитесь вчетвером?

– Должны. В разведке главное мобильность, а не огневая мощь.

С этим не согласиться было трудно, особенно, если учесть, что опыт Чарльза в подобных вопросах не шел ни в какое сравнение с опытом Эрика. Наверное, нужно было просто довериться ему и не приставать с расспросами… Не будет же он понапрасну рисковать жизнью девушек?

– Не буду, – отхлебнув чаю, согласно кивнул Эрик.

– Извини, я тебе поесть нормально не даю…

– Ничего. Главное, что ты перестал подозревать меня в стремлении устроить геноцид.

– Я никогда не подозревал тебя ни в чем подобном! – вскинулся Чарльз.

– Да?

«Да! Да, черт возьми!»

Эрик несколько мгновений смотрел ему в глаза, потом снова уткнулся в тарелку.

– Значит, я просто не так тебя понял.

– Ты читаешь мои мысли, как ты можешь понять меня «не так»?!

– Не знаю, – Эрик отложил вилку и нож, откинулся в кресле. – Но, насколько я могу судить, ты или не видишь прямой связи между терминами «геноцид» и «палач», или кривишь душой.

Чарльз даже глаза на мгновение прикрыл. Это что, правда так выглядит? Его мысли? Или это Эрик их так интерпретирует?

– Я вижу связь между этими терминами. Но я также вижу огромную разницу между стремлением убивать, и тем, чтобы быть вынужденным это делать. И боялся я именно второго – что ты загонишь себя, и не только себя, в ситуацию, из которой не будет иного выхода.

– Ешь, – после небольшой паузы сказал Эрик. – А я тебе пока изложу план операции.

[Ferry]

Операция должна была уложиться в три часа. Максимум. Телепортировались они в полдень – из расчета, что у русских будет уже ночь. В половине пятого Чарльз не выдержал, плюнул на то, как его нервозность будет воспринята остальными, и спустился на первый этаж, в гостиную, из которой Азазель забирал Рэйвен, Эрика и Эмму, и куда, по идее, должен был их вернуть.

Настроение в гостиной вполне соответствовало панике, царившей у Чарльза в душе последние минут сорок. Энджел и Шон с унылым видом сидели на диване, Риптайд – на подоконнике, Хэнк метался по комнате из угла в угол, как взбешенный медведь. Алекс стоял у письменного стола и ритмично постукивал по нему кулаком. Столешница уже гудела.

– У нас даже самолета нет! – выпалил Хэнк, увидев Чарльза. – Никакого запасного плана эвакуации. Почему вы их отпустили?

«Потому что идиот», – услужливо подсказало сознание. Очень конструктивно.

– Они не дети и не солдаты, – устало произнес Чарльз вслух, – чтобы я мог их отпускать или не отпускать.

И это тоже было правдой. Хэнк передернул плечами, не вербально, но вполне очевидно выражая несогласие. Не то, чтобы сейчас было важно, кто их них прав, но кому будет лучше, если они будут молча сходить с ума от тревоги?

– Ты бы хотел, чтоб я принимал решения за тебя? – спросил Чарльз.

Хэнк зарычал и отвернулся, продолжив кружить по комнате.

– А я думал, Магнето считается с вашим мнением, – заметил Алекс. – Вы были против этой вылазки?

– Нет. Я согласился с его планом. – не педагогично, на Чарльз был не в том положении, чтобы врать.


– И что мы будем делать, если они не вернутся? – через пару минут напряженного молчания спросила Энджел.

– Вернутся, – неожиданно подал голос Риптайд. – Азазель всегда возвращается.

И оказался прав.


Азазель появился посреди гостиной ровно без четверти пять. Один.

– Где… – выдохнул Чарльз.

Прежде, чем он успел произнести «остальные», Азазель коротко бросил: «Лазарет», – ухватил Хэнка за плечо и исчез вместе с ним.

Так быстро Чарльз, кажется, еще никогда не бегал.


Дверь лаборатории Хэнка, которую единственную можно было поименовать термином, выбранным Азазелем, оказалась закрыта. Чарльз рванул ее на себя и чуть не сбил с ног Рэйвен – в природном синем обличии и залитой кровью блузке.

– Ты ранена?!

– Не я, – она мотнула головой вглубь помещения и Чарльз, чувствуя, как перехватывает дурным предчувствием горло, рванул туда.

Чтобы только уткнуться в широкие спины Азазеля и Хэнка, загораживающие от него…

– Прояви пленку, – это же не Эрик, у Эрика не может быть такого слабого голоса, – там все. Камера…

– Да ложитесь вы уже наконец! – это Хэнк.

– Камера у Рэйвен, мы все проявим, – Эмма. – Хэнк, я ассистирую?

– Да! – и, с пол оборота к Чарльзу, жестом хирурга вскидывая окровавленные ладони: – Да уйдите вы уже, только вашей истерики мне не хватало!

А там, на столе, Эрик – лицо белее известки, а под ним красное, красное толчками…

– Остановите кровь! – кричит Чарльз, а его паникующее сознание добавляет: «Он же умрет от кровопотери»…

– Какая у вас группа? – Хэнк склоняется к Эрику, загораживая его от Чарльза, и тот не слышит ответ, но Хэнк повторяет: – Азазель, первая. И убери профессора, наконец!

Руку Чарльза стиснули красные пальцы, и его накрыло всполохом телепортации.


Азазель оставил его в библиотеке, и отправился добывать кровь для переливания. Хэнк оперировал Эрика, Эмма ему ассистировала, Рэйвен, наверное, приносила пользу тем, что не пускала в лабораторию остальных. Чарльз чувствовал себя таким же нужным, как проколотое колесо, забытое в багажнике.

Он не знал, сколько прошло времени – не было сил поднять руку и посмотреть на часы, – когда дверь библиотеки открылась и вошла Рэйвен. Свою окровавленную одежду она сменила на белый лабораторный халат, который был ей велик.

– Хэнк говорит, что все будет в порядке, – тихо произнесла она, садясь рядом с Чарльзом на кровать и беря его за руку. – Он сумел зашить вену, а Азазель принес кровь.

– Что произошло? – не открывая зажмуренных от облегчения глаз, спросил Чарльз.

– Пуля ударила в косяк. Мы уже уходили, когда по нам начали стрелять, Азазель забрал Эмму и пришел за нами, Эрик отвел пули, но одна попала в деревянный косяк двери, и отколола щепку.

Чарльз открыл глаза и уставился на сестру:

– Его ранило щепкой?

– Да, – она неловко развела руками, – щепка воткнулась ему в шею и проколола какую-то вену – так Хэнк сказал.

– Господи…

– Но мы все достали. Пересняли весь архив под литерой «Т». Хэнк уже начал проявлять пленку, когда я уходила.

Пленку? Пленку?!

Чарльз резко поднялся с кровати и направился к дверям библиотеки.

– Подожди, – рванулась за ним Рэйвен, – Хэнк просил не пускать тебя в лабораторию. Ты сбиваешь его своими эмоциями…

Он даже не обернулся. Только бросил через плечо:

– Перебьется.


Эрик был все еще бледен, – Чарльз в последнюю минуту подавил в своем сознании лезущее на язык «смертельно», – но жив и даже разговаривал. С Хэнком.

– Качество нормальное?

– Текст разобрать можно, – кивнул тот, разглядывая сырой лист фотобумаги, покрытый мелким размыто-серым шрифтом. – Сейчас отпечатаю остальное.

– Утром, – сказал Чарльз, и Хэнк, встретившись с ним взглядом, внезапно решил не спорить. Пробормотал, что всем им, в самом деле, нужно отдохнуть, что жизни Эрика ничто больше не угрожает, и ретировался.

В углу лаборатории обнаружилась привлеченная Хэнком в качестве медсестры и сиделки Энджел. Чарльз нашел в аптечке кофеин, проглотил таблетку и отправил девушку спать. Подтащил стул к койке, на которой раньше лежала Эмма, а теперь Хэнк устроил Эрика, уселся.

– Безупречных планов не бывает, – сообщил ему Эрик.

Чарльз кивнул:

– Нужно было включить в группу фитокинетика.

– Не смеши меня, – усмешка у Эрика вышла даже более кривой, чем обычно.

– Больно? – встревожился Чарльз.

– Терпимо. Но лучше все-таки не смеши. Если швы разойдутся, Хэнк меня убьет. Или тебя.

– Или обоих, – невольно улыбнулся Чарльз и тут же спохватился: – Ой, прости...

– Ничего. Это не очень смешно.

– Хорошо.

Они помолчали. Чарльз уже решил было, что Эрик задремал, когда тот открыл глаза и сказал:

– Мы никого не пытали. Но потери с их стороны есть – Азазель в последний момент снял тех, кто по нам стрелял. Двоих или троих, я точно не знаю.

– Это неважно, – ответил Чарльз. И в этот момент он действительно так думал. – Спи.

Эрик, ради разнообразия, послушался.

[Ferry]

Слава Богу, способности к регенерации у мутантов в самом деле значительно превышали обычные человеческие. Так что через два дня об «отсутствии фитокинетика в группе» напоминала только тонкая повязка у Эрика на шее. Правда, ему пришлось отказаться от водолазок и перейти на рубашки с открытым воротом. Выглядело непривычно, и Чарльз все время цеплялся взглядом за треугольник незагорелой кожи под полоской бинта. Испытываемые при этом эмоции оказались не последним фактором, заставившим его снова запереть себя в библиотеке, чтобы не смущать окружающих.


Это было на второй день после возвращения команды Эрика из России. Первый Чарльз почти целиком провел, дежуря в «лазарете» и, надо заметить, никто из мутантов даже не пытался его оттуда попросить, хотя Чарльз, без сомнения, постоянно «фонил». Эрик же большую часть времени спал – Хэнк, судя по всему, колол ему что-то седативное. Правильно делал, учитывая беспокойный характер пациента.

Вообще, видеть Эрика на больничной койке было и странно, и страшно. Благо, познаний Чарльза в физиологии хватало, чтобы понять, что угроза жизни действительно миновала, иначе он бы совсем извелся и всех, находящихся в непосредственной близости от лаборатории, извел.

Так что на вторую ночь Чарльз все-таки передал пост у постели раненного Рэйвен и торопливо ретировался в свою библиотечную резервацию, надеясь, что за общей опустошенностью и усталостью сестра не уловит всплывшей из глубин его подсознания ревности.

Утром следующего дня Эрик все еще торчал в лаборатории у Хэнка, то ли как пациент, то ли как консультант по фотокопиям документов, а Чарльз маялся бездельем и собственной бесполезностью в библиотеке. Нет, он заглянул к ним один раз, после завтрака, убедился, что вид Эрика в расстегнутой до самой грудины рубашке смущает его по-прежнему, и сбежал обратно.

Эмма исправно выполняла обязанности горничной и даже один предложила поиграть в шахматы. Чарльз отказался. Чем-то она его все-таки отталкивала… Или просто пугала. По его мнению, было в этой «потрясающей женщине», так восхищавшей Эрика, что-то от самки богомола, склонной пожирать самцов после спаривания. Хорошо, что она приходила к Чарльзу в алмазной форме и не могла уловить ассоциацию.

[Ferry]

Добровольное затворничество Чарльза продолжалось еще сутки, а потом за ним зашел Эрик, милосердно прикрывший повязку и вырез рубахи широким бежевым шарфом, и позвал погулять. Чарльз так удивился, что безропотно натянул кардиган и пошел на улицу.

С утра, похоже, опять прошел дождь, воздух дышал прохладой и сыростью, и на дорожке, ведущей в парк, прибавилось палой листвы. Когда они возвращались с Кубы, листья еще даже не начинали желтеть, а сейчас их под ногами было уже больше, чем на деревьях.

Эрик остановился, уперев ладони в бедра, то ли поджидая замешкавшегося Чарльза, то ли просто оглядывая окрестности.

– О чем ты думаешь? – спросил Чарльз и, услышав удивленное хмыканье в ответ, добавил: – Что, странно слышать этот вопрос от меня?

– Непривычно, – согласился Эрик. – Хорошо, что это ненадолго: Хэнк клянется всеми законами Ньютона, что отремонтирует Церебро уже сегодня к вечеру.

– Можно подумать, тебе нравится, когда я могу читать твои мысли.

– В каком-то смысле – да, нравится. Мне сложно доверять людям, а с тобой этот вопрос решается сам собой.

Чарльзу стало немного обидно – ему-то казалось, что он заслужил доверие Эрика, а не получил его по умолчанию в комплекте с мутацией… Или даже не немного.

Чарльз тряхнул головой, прогоняя неуместные мысли, и вернулся к началу разговора:

– Так о чем ты думал?

– Что я никогда не любил осень. Она всегда казалась мне временем потерь и умирания. Но здесь, – Эрик обвел взглядом прилегавший к поместью парк, – красиво. Как-то…

– Умиротворенно? – подсказал Чарльз.

– Точно. И мы живем между яростью неизбежной войны и умиротворенностью твоего дома.

– Война не неизбежна, – устало возразил Чарльз. Почему они всегда возвращаются к одному и тому же?

– Хорошо бы, – неожиданно покладисто отозвался Эрик. И, явно уловив удивление Чарльза, спросил: – Ты что, правда думаешь, что мне нравится воевать? Что мне не хватит уже виденных крови и смертей до конца моей жизни?

Чарльз подумал, что он, Чарльз Френсис Ксавье, идиот.

– Есть немного, – с легкой усмешкой согласился Эрик. И великодушно добавил: – Иногда.

– А ты – зануда, – не задумываясь, ответил Чарльз. И тоже добавил, правда, не вслух: «Почти всегда».

Оказалось, Эрик умеет улыбаться. Не усмехаться одним уголком рта, не ухмыляться ехидно, просто улыбаться. Чарльз ходил под впечатлением до вечера.


Хэнк действительно закончил налаживать Церебро еще до полуночи, но проверку волевым решением Эрика отложили на утро. Чарльз, конечно, хотел бы привести свои способности в порядок как можно быстрее, но не настолько, чтобы идти на очередную конфронтацию. Так что после совместного ужина в библиотеке Чарльз с Эриком мирно пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись спать – Чарльз в стоявшую тут же кровать, а Эрик – к себе в комнату.

Точнее, это Чарльз так думал. На самом же деле тот отправился прямиком к Хэнку в лабораторию, где они всю ночь гоняли Церебро в разных режимах, используя Эмму в качестве подопытной мышки. Видимо, ей тоже не терпелось попытаться вернуть свой мозг в прежнее состояние.

Попытка не увенчалась успехом. И, придя с утра пораньше в лабораторию, Чарльз обнаружил очень мрачную Эмму, уставшего до красных глаз Эрика и Хэнка, каким-то образом умудрившегося придать своей полузвериной физиономии виноватое выражение. Он старался убедить Эмму, что не все еще потеряно, и что эти дни он настраивал машину для решения «проблемы профессора Ксавье», то есть для инвертирования способностей, а для их восстановления можно попытаться воспользоваться другим методом…

– Замечательно, – прервала его Эмма. – Как я понимаю, для решения проблемы профессора я вам больше не нужна. Так?

Хэнк, неловко отведя взгляд, пробубнил что-то неразборчивое, зато Эрик ответил четко и прямо:

– Так.

– В таком случае, я иду спать.

И Эмма с гордо поднятой головой прошествовала к выходу из лаборатории. Правда, проходя мимо Чарльза, она все-таки задержалась и пожелала, как ему показалось, вполне искренне:

– Удачи. Хотя бы один нормальный телепат нам нужен, как воздух.

«Да что ж они все в военных категориях мыслят!» – расстроено подумал Чарльз.

– Политическая обстановка способствует, – усмехнулась Эмма и добавила, оглянувшись на Эрика: – Плюс личный опыт.

– Иди уже, – буркнул тот.

Хэнк дождался, пока она покинет лабораторию, потом обратился к Чарльзу:

– Профессор, я совершенно уверен, что для вас Церебро сработает правильно. Мы перепроверили все на десять раз, ее излучение сейчас…

– Погоди, – Эрик тронул его за локоть, останавливая, и Хэнк замолчал, хоть и нахмурился недовольно. Устрашающее, надо сказать, зрелище. – Чарльз, мы проверили, что смогли. Хэнк уверен в успехе. Но, ты же понимаешь, вероятность того, что мы ошибаемся, и что-то пойдет не так, все равно остается. Рискнешь?

– Конечно, – Чарльз не сомневался ни секунды. Если бы он закладывался на такие вероятности, он бы не встал под шлем Церебро с самого начала, еще в ЦРУ. И вообще не высовывал бы носа из своего кабинета в Оксфорде.


Это оказалось не похоже ни на сеансы на первой Церебро, ни на последний неудачный опыт. Сначала, казалось, вообще ничего не происходило: ни света, ни ощущения полета. Чарльз хотел спросить Хэнка, почему он не включает машину, и рефлекторно – этот рефлекс вырабатывался у Чарльза всю сознательную жизнь, и не мог исчезнуть за неделю, – потянулся к нему… И вот тут оно заработало: перед внутренним взором Чарльза возник световой коридор, в конце которого обнаружился знакомый массивный силуэт с непропорционально большой головой и выраженными надбровными дугами. Хэнк в сотый, не меньше, раз прокручивал в уме схемы подключения и настройки мощности Церебро, а еще ему было страшно. Не за себя, конечно, – за Чарльза.

Тот облегченно выдохнул и, чувствуя, что невольно расплывается в улыбке, повел этот «луч» дальше, нащупывая сначала измученную, балансирующую на грани засыпания, Эмму, потом странный мозаичный разум Риптайда, переживающую из-за холодности Эрика Рэйвен, вот же маленькая эгоистка, до брата ей и дела нет… Шон еще спал, Алекс – тоже, но не один, а с удобно устроившееся у него на плече Энджел, а Азазеля вообще не было в поместье. Чарльз вывел луч за пределы дома, потянулся дальше, замечая по пути незнакомых мутантов и обещая себе, что непременно вернется за ними. Краснолицый мутант нашелся на берегу какой-то закованной в бетон реки, кажется, Гудзона, да, точно – береговая линия, на которую смотрел Азазель, имела однозначно узнаваемые очертания. Перед глазами у него был Нью-Йорк, а в руках – бутылка чего-то очень крепкого. Водки? Азазель сделал глоток прямо из горлышка и поднял бутылку, как бокал, в насмешливом салюте: «Примите мои поздравления, профессор». Забавно, в мысленной речи у него совсем не было акцента.

– Чарльз, – Эрик осторожно коснулся его запястья, – Все в порядке?

– Да, – заканчивать сеанс не хотелось, но вернув фокус луча обратно в лабораторию, Чарльз ощутил, как выросло напряжение Хэнка, да и Эрик, которого луч зацепил вскользь, тоже волновался не на шутку.

Чарльз вздохнул и снял шлем.

– Ну, как? – шагнул к нему Хэнк. – Работает?

– Да, отлично! В десятки раз лучше, чем прежде. Ты в самом деле гений!

Хэнк расплылся в своей пугающей улыбке, – черт, он же не уловил этого? Если мозг Чарльза заработал «на вход», он же должен был и перестать бесконтрольно работать «на выход»?

Хэнк повернулся спиной, обесточивая Церебро, и Чарльз торопливо скользнул в его сознание: нет, никакой обиды, только профессиональное удовлетворение и гордость. И радость за Чарльза. Замечательный парень, правда. Вот уж с кем им точно повезло, что он оказался в команде…

Но все-таки Чарльзу нужно было убедиться, что все – совсем все, полностью, – вернулось.

– Эрик, – он требовательно заглянул другу в глаза, – о чем я думаю?

– Понятия не имею, – с широкой улыбкой ответил тот. Ох, и зубастый же он, куда там Хэнку!

Чарльз расхохотался, схватил Эрика за запястье и потащил за собой. Хотелось найти – и разбудить, если надо – остальных, поделиться радостью… Чарльз понимал, что ведет себя, как пьяный, но справиться с охватившей его эйфорией не мог.

Но когда они оказались в коридоре, ведущем в комнаты второго этажа, Эрик вдруг потянул руку на себя, притормаживая.

– Подожди.

– Что?

– Ты разве не хочешь знать, что я думаю?

Чарльз действительно так и не «прочитал» его после возвращения способностей – единственного в доме. Отвык за последние недели, да и… уж с собой-то можно быть честным – все еще боялся.

– Ты хочешь? – неуверенно спросил Чарльз, поднося пальцы к виску. С остальными ему этот жест больше не был нужен, а тут почему-то захотелось. Обозначить намерение? Чтобы точно, наверняка, без непонимания?

Эрик кивнул, глядя на него с каким-то необычным напряженным ожиданием. Чарльз вдохнул поглубже и нырнул в его разум.

Картина, которая Чарльзу там открылась … Нет, нельзя сказать, чтобы шокировала – снилось ему в последние недели примерно то же. Разве что фантазия у Эрика была более… обстоятельной. И конкретной. Подсознание, управляющее снами, вообще склонно опускать детали, а предложенный Чарльзу сценарий явно был продуман сознательно. И очень подробно.

Чарльз откашлялся, но голос все равно прозвучал хрипло и с откровенной до неприличия надеждой, когда он спросил:

– Это что – предложение?

– Да, – просто ответил Эрик.

Конец

1 – Fliegeralarm (нем.) – воздушная тревога

2 – «о ракушках, неприятностях и сурках» – имеются ввиду английские скороговорки:
а) She sells sea shells by the sea shore.
The shells she sells are surely seashells.
So if she sells shells on the seashore,
I'm sure she sells seashore shells.
б) Don't trouble trouble until trouble troubles you.
в) How much wood would a woodchuck chuck
if a woodchuck could chuck wood?
He would chuck, he would, as much as he could,
and chuck as much wood as a woodchuck would
if a woodchuck could chuck wood.

[МЯСИСТЫЕ МОЧКИ ФАССБЕНДЕРА]

текст пока не прочитала, а иллюстрации вкусные впрочем по другому и быть не могло

*убегла читать*

[essilt]

Как всегда - совершенно блистательно. Тысячи комплиментов автору и артеру
И, о господи, какое же счастье - поймать созвучное.

[Данька]

Супер! Автор - Бог! Артер - гений!

[Ria-na]

Автор, примите мое восхищение!

[True_mad_Funny_girl]

замечательный рассказ, просто чудо какое-то)

[Ferry]

essilt,
Данька,
Ria-na,
True_mad_Funny_girl,
спасибо большое! очень рада, что работа вам нравится

[wingit]

М-м-м-м-м
Замечательно! Просто чудесно!
Читала не могла оторваться
Мне столько всего понравилось, даже как-то сложно что-то выделить.
Замечательные герои, все. Такой интересный анализ, взгляд внутрь. Вообще вся идея.
Сколько раз у меня сердце замирало. Просто
Спасибо огромное

[Shining-Wings]

Cовершенно потрясающая вещь и в плане задумки и в самом написании! И что приятнее всего - очень вхарактерно.

[wingit]

Отдельное большое спасибо за чудесный арт Очень красиво и настроенчески. Там, где Чарльз на коленях у Эрика - просто
Любоваться и любоваться

[Kyokka Suigetsu]

дорогой автор, вы просто гений! рассказ получился просто очешуенный! оторваться не возможно! все такие настоящие и вхарактерные! и сюжет замечательно продуман=)))

как и многие, поумилялась над сценой, где Чарльз на коленях у Эрика лежит ^_____^ и чуть не расплакалась, когда заподозрила, что именно Эрика ранили...

в общем и автору текста и художнику хочется подарить по вагону печенья, конфет и других вкусностей!!!

воть

[Danita_DEAN]

[Ferry]

Lakimi,
спасибо большое! очень приятно слышать

Shining-Wings,
спасибо! над вхарактерностью я корпела особо и извела артера вопросами: "а он точно в этой сцене IC?"

Kyokka Suigetsu,
спасибо! печеньки - это всегда кстати )))

Danita_DEAN,

[silver_autumn]

Fly!, можно, я буду долго признаваться в любви?
Это - не просто мой "идеальный цвет, идеальный размер", это - действительно идеальное АУ для меня. И сюжетом, и персонажами, и атмосферой, и отношениями внутри команды в общем и Эрика и Чарльза в частности - всем попало в точку. Спасибо огромное за них такх, за потрясающую Эмму, офигительного Азазеля, полностью прописанного Риптайда, неожиданно живую Мистик, обалденного Чарльза, и отдельно - за такого Эрика.
Будем считать, что мой идеальный фик по Иксам уже написан
Спасибо огромное!

alexandra bronte

Рисунки просто прекрасны Эмма - покорила с первого взгляда, но все остальные тоже безусловно великолепны И карандаш очень идёт тексту ))
Разделители тоже очень понравились
Спасибо!

[alexandra bronte]

KISS MY FASS,
essilt,
Данька,
Lakimi,
Danita_DEAN,
большое спасибо)

Kyokka Suigetsu, печеньки весьма соблазнительны, спасибо)

silver_autumn, большое спасибо)

[МЯСИСТЫЕ МОЧКИ ФАССБЕНДЕРА]

АААААААААААААААААААААААА! ПОЧЕМУ?! ПОЧЕМУ ОНО ЗАКОНЧИЛОСЬ?!

Автор, я Вас люблю! Печеньки! Горы печенек! Море горячего шоколада!

оно прекрасно!!!111

[МЯСИСТЫЕ МОЧКИ ФАССБЕНДЕРА]

alexandra bronte,

[alexandra bronte]

KISS MY FASS,

[Ferry]

silver_autumn,
вы знаете... есть отзывы, на которые я могу реагировать только так же, как на самые любимые фики. а именно - ыыыы!!!
и ваш (или мы на ты? если так, простите склеротичку) - как раз из таких. так что:
ЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫ!!!

KISS MY FASS,
спасибо большое *хрустит печеньем*

[Fatima-Alegra]

Рассказ очень интересный, а арты просто восхитительные.

[МЯСИСТЫЕ МОЧКИ ФАССБЕНДЕРА]

Fly!, вам спасибо!

[*Амели*]

Понравилось с момента, когда Чарльза перемкнуло))

Арт очень нежный, и с ним кажется, будто читаешь книгу. Особенно нравится Эрик, и тот рисунок, где Чарльз у него на коленях))